Внутри Дом пионеров был тоже рассчитан на прежние времена. Там были толстые стены и маленькие комнаты, тесные туалеты и большие, вытянутые в длину залы. В кружках и секциях жизнь теплилась с трудом. В авиамодельном кружке строили резиномоторные модели из планок и папиросной бумаги. В судомодельном — яхты из долбленых чурок. Девочки вязали на спицах, танцевали и пели. Среди мальчиков наиболее популярна была секция бокса. Трое из десяти юных боксеров уходили в большой спорт, пятеро — на скамью подсудимых, а двое оставшихся становились комсомольскими работниками.
В изокружке числилось двадцать пять человек, но больше десяти собиралось редко. Во-первых, Серега считал, что рисовать научить можно только того, кто хочет этого сам, а не идет вслед за приятелем. Во-вторых, надо было иметь хоть какие-то способности и, по крайней мере, но быть дальтоником. Впрочем, у Сереги был случай, когда один из его учеников, не различая цветов, оказался прекрасным графиком. Без всякого образования, не считая изокружка, он уже сейчас мог бы сидеть на Арбате и брать по четвертному за экспресс-портрет. Однако этот мальчик в данное время находился в ВТК за угон мотоцикла, наезд на пешехода, а также за сопротивление сотрудникам милиции.
Сегодня вообще пришли пятеро. Один, двенадцатилетний, занимался третий год, трое одиннадцатилетних — второй, а пятый был совсем новичок, единственный, кто пришел сюда этой осенью. Директора, или заведующая, Дома пионеров — точного названия должности Серега не знал — раньше работала инспектором роно, потом в комиссии по делам несовершеннолетних, затем была замом по воспитательной работе в какой-то школе, и наконец райкобра отправила ее в Дом пионеров. Она считала, что Серега мало пропагандирует свой кружок, не обеспечивает набора и не выявляет таланты. Она все время стращала Серегу тем, что закроет кружок. Он знал, что начальница этого не сделает, и не боялся. Конечно, многие числились у него «мертвыми душами», но те, кто ходил постоянно, Сереге были многим обязаны. И на районных, городских и прочих конкурсах детского рисунка Серега своих ребят выводил, как правило, на вторые-третьи места, а иногда и на первые. Хотя, конечно, это было не главное. Что было главное, Серега и сам не знал. Педагог из него был все-таки не очень. Научить любого болвана он не мог, да и не хотел. Он мог только развить то, что уже было заложено, — не больше. А проверял он это просто. Спрашивал у новичка: «Какого цвета снег?» — «Белый». — «А в тени от дома?» — «Голубой…» — «А розовый снег бывает?» — «Бывает, если закат». Если новичок отвечал таким образом, Серега занимался с ним серьезно. Если нет, то пытался научить наблюдательности. Если и тут ничего не выходило, то разрешал такому товарищу ходить на занятия в кружок и рисовать все, что тот захочет, — может, где-то что-то и проклюнется.
Нынешний новичок был несколько необычен. Во-первых, тем, что он пришел сам, один, без папы или мамы и без приятелей. Обычно ребята приходили по двое-трое. Во-вторых, он был очень молчалив и говорил только то, что было необходимо. Все остальное из него клещами вытягивали. На традиционный вопрос насчет цвета снега он ответил: «Мутно-прозрачный» — «Это что за цвет?» — спросил Серега. «А такой, как полиэтилен». — «А другим снег не бывает?» — «Нет». — «А если в тени или на солнце? Ведь он может быть и синим, и голубым, и серебристым, и розовым». — «Снег всегда будет мутно-прозрачным. Он только кажется синим». — «Ну а почему мы говорим: «Белый снег кружится?..» — «Потому что мы видим каждую снежинку издали». — «Ну и что?» — «Издали она кажется белой, а вблизи — мутно-прозрачная».
Новичок все время «зрил в корень». Он слишком рано хотел залезть вглубь, узнать, как штрих или отдельный мазок могут повлиять на все изображение. Он уже крутился вокруг мольберта, за которым работал старший из учеников, и выяснял, что входит в состав грунта, расспрашивал Серегу о том, что такое подмалевок. Серега раньше всегда писал в один прием и о тонкостях подмалевка мало что знал, мог только рассказать, что это такое, да показать очень примитивно, как он делается. Книги по технике изо у Сереги когда-то были, но все они остались в Москве, у Лены. Постыдился забирать. Что-то еще держалось в голове из институтского курса, ко этого было мало. На винни-пухов этого не требовалось, а в «мурзильничанье» все выходило само собой, на одном дыхании, и о технике, теории и прочем как-то не вспоминалось.