— Сколько же тебе лет?
— Много уже, почти тридцать. В семьдесят седьмом школу окончил и сразу безо всякой путевка — на БАМ. Парень был уже тогда ничего, здоровый. Бригада, правда, рвачей попалась, деньги горазды выбивать, а дела немного. Я повыступал — побили. Даже больно. Бригадир говорит: «Ну что, по уму будешь жить или по совести?» Я морду утираю и говорю: «По совести». А он: «Люблю упрямых! Только вот что, друг: напишу я тебе справку, дам грамоту — и езжай отсюда. Иди в институт, учись. Потом про трудовой героизм книжки писать будешь. А нам, понимаешь, бабки нужны. Хорошие! Останешься — твое дело. Только у нас работа опасная. Бревно может и комлем зашибить…» Сперва думал: упрусь, а потом подумал еще и плюнул. Взял все эти бумажки и грамоту, поехал. Хотел в Москву, я ведь оттуда, с Пресни. У меня мать там сейчас. Стыдно было. Мне ведь мои же ребята со школы так и предсказывали, как вышло… Не доехал домой, сошел в Ярославле. На ЯМЗе оказался, дизели собирал. Там и в военкомате стоял на учете. В весенний призыв меня вызывают, и говорят: «Есть разнарядка на рязанское училище ВДВ». Пошел и не жалею. Так меня подрихтовали — во! Пока учился — пошел Афган. Ну, само собой, добровольно просился. После выпуска — туда. Не сразу, но туда. Там все нормально было, не покусали. В восемьдесят четвертом вернулся капитаном — в Шауляй отправили. Батальоном командовал. Думал в академию — должность подполковничья, расти можно. В Шяуляе с девушкой познакомился, местной. Хорошая, добрая такая, Дануте звали. Вроде и родители у нее ничего показались. Даже не ругались, если я на ночь оставался. Предложил расписаться — тоже не против! «Только, — говорят, — надо в костеле обвенчаться…» Ну, я сперва отказывался: дескать, поймите правильно, я же офицер, партийный! Они ни в какую. Данутка плачет. «Неужели ради меня на такой пустяк не пойдешь, а еще говоришь, что любишь!» Я и решил: хрен с ним! Думаю, чего там, сейчас вроде так особо не смотрят. Как-никак, уже перестройка началась. Может, и действительно ничего бы не было. Только один чудила, мы в общаге вместе жили, на «мальчишнике» начал выступать. Ну я и вмазал. Одни за меня, другие — за него… Понеслась! Разняли, а потом на губу. Начкар попался — сука. Я ему говорю: «У меня же свадьба завтра!» Все равно держал. Ребята бегали, суетились, а начальства такого не нашли, чтоб меня отпустить могло. Все отдыхали, суббота была. После ПХД черта лысого разберешься где кто. Только в понедельник выпустили с этой треклятой гарнизонки. Пошел к Дануте, а там — ужас! То ли вешалась, то ли травилась — не знаю. Обошлось, кажется, но меня и видеть больше не захотела… Вот так. А мне еще и по службе влетело. Суд чести был — постановили перевести в другую часть. Перевели. А там невезуха — пацан разбился. Из моей роты. Не проверил укладку — получай. Было четыре звездочки — стало три. Неделя прошла — сам долбанулся. Двойной перелом голени. Вроде срослось, но что-то плохо. К тому же сотрясение… Комиссовали. К матери поехал. Радовалась! «Вот, говорит, побегал, побегал, а все равно вернулся. А деньги, что ты посылал, — все целы. На книжечке лежат!» Тыщ пять, наверное. Права есть, даже на грузовик. Пошел в автохозяйство, панели возил. Потом — на Чернобыль напросился. Самосвал мой там же в землю зарыли — не отмывался. А я ничего, вроде пока тьфу-тьфу… Еще год в Москве работал — скучно стало. Особенно от кооповцев этих, дуканщиков — терпеть не могу! И от шушеры с плакатами… Вон, дядя Гоша их сразу рассек, недаром в Чехословакии был? Тихая контрреволюция — точно. Только она до поры тихая, а дай ей власть да чем стрелять — такое пойдет! Они ж нас на столбах вешать будут! Прошлой зимой в Армению слетал. Ну, тут вообще жить не захотелось… Мародерничают, русских ругают, кричат: «Вы нас отсюда в Сибирь вывезете, а сами здесь жить будете!» Чудаки, ей-Богу! Бардак! Толпа стоит и смотрит, как солдаты по камешку дом растаскивают, в смысле обломки. Народ вроде не дурной, а во все верит. Даже в такую чушь, будто мы под Армению бомбу подложили, чтобы они от Карабаха отступились… Месяца я там не выдержал, вернулся. Рассчитался на автобазе — и на х… Остен. А потом нашел адресок дружка, Толика… Решил после путины к нему… Приехал вот… Он в морге. С горя хлебнул у них, потом дядю Гошу встретил…
— Гоша тоже еще не старый был, — сказал Серега. — Одноклассник мой.
— Да… — вздохнул Шурик. — А я думал — ему за пятьдесят. Папашей звал… Но он, правда, мне как папаша… Своего отца у меня не было, сбежал, не расписавшись. Как начал говорить, что он во все, что сейчас ругают, верит, — так мне лучше стало. А то ведь говорят уже — Афган профукали, за видюшниками японскими ездили… Или того хуже, как один Гаврила, убийцами обзывают… Ну дал я ему немного, так ведь не докажешь! Или про Чернобыль — дескать, вот, ни хрена там не сделали, зараза все равно летает, закрыть все к ядреной маме! А ведь станцию-то, если по уму рассудить, — сами взорвали! Завели в разнос, а остановить не сумели. Вот как бы и вообще…