И конечно, все эти волнения и переживания сказались не лучшим образом. Рахимов дважды был в Америке, где ему посоветовали немедленно сделать шунтирование сосудов сердца. Он должен был лечь на операцию еще в начале этого года. Но ждал окончания срока подачи заявки на этот тендер. Я проводил его на самолет и вернулся к себе на дачу. В зале для официальных делегаций аэропорта Шереметьево он никому не звонил и ни с кем не разговаривал, кроме меня. А я вернулся к себе на дачу, когда туда приехал другой наш вице-президент, Лазарь Маркович Каплан, с которым мы говорили об этом тендере. И я назвал ему конкретную сумму. Последнюю сумму, которая была включена в заявку. Вы понимаете, что подозревать Рахимова или Каплана глупо, так как мы все трое потеряли большие деньги, но я рассказываю вам все по порядку, чтобы вы меня поняли.
Лазарь Маркович уехал от меня в восьмом часу вечера. Больше я ни с кем не разговаривал и никому ничего не рассказывал. На следующий день я поехал на работу примерно к десяти утра и весь день пробыл там. Но самое интересное, что в двенадцать часов того дня истек окончательный срок подачи заявок, – так вот мне позвонили и сообщили, что этот непонятный «Орфей» подал свою заявку за полчаса до полудня. Честно говоря, меня это даже немного позабавило. Откуда у компании с уставным капиталом в триста с небольшим долларов может появиться пятьдесят миллионов долларов? А на следующий день мы узнали, что проиграли тендер.
Трегубов вздохнул. Поправил галстук, блеснула запонка на манжете его рубашки. Он был одет в серый костюм, голубую сорочку с темно-синим галстуком в полоску.
– Потом мы, конечно, выяснили, с кем именно был связан «Орфей», – мрачно продолжил Вадим Олегович, – но дело уже не в этом. Когда мы узнали окончательную сумму, то стало ясно, что произошла утечка информации. Ведь двести пятьдесят тысяч мы убрали за минуту до того, как запечатали конверт, и об этом никто не должен был знать. Однако в «Орфее» все узнали и оформили свою заявку соответственно.
Дронго понимающе кивнул.
– Вы считаете, что они сумели каким-то образом узнать о вашей цене и поэтому перебили ее своим предложением? – уточнил он.
– Безусловно. Я в этом даже не сомневаюсь. Я говорил с Сабитом Рахмановичем, – ему нельзя волноваться в его положении, – и он тоже переживает. Причем уверен, что никому и нигде не мог сказать о нашей окончательной цене. Лазарь Маркович тоже уверен, что никому не рассказывал. Документы готовила в приемной директора Полина Прокофьевна Рыбалко. Ей тоже за шестьдесят. Старая дева, уже больше тридцати лет работает с Рахимовым. Ей можно доверять абсолютно. Она скорее сгорит на костре, чем выдаст какую-нибудь информацию. Есть такие женщины, для которых работа – смысл их жизни.
– В таком случае кто еще мог узнать о стоимости вашей заявки? – спросил Дронго. – Вы могли уже вычислить круг подозреваемых?
– Мог, – согласился Трегубов, – и первое, что я сделал, это решил проверить – кто именно мог узнать об окончательной цене. Конверт запечатал лично я, и его не вскрывали в заявочной комиссии, в этом нет никаких сомнений. Остаются четверо. Рахимов, который сейчас находится в американской больнице, Полина Прокофьевна, в которой я абсолютно уверен, и мы с Лазарем Марковичем, подозревать которых просто глупо. Ибо тогда получится, что мы мазохисты или дураки.
– Все? – спросил Дронго.
– Нет, не все, – ответил Трегубов, – дело в том, что с Лазарем Марковичем мы разговаривали у меня на даче, когда там не было никого из посторонних. Именно в этот вечер моя супруга отпустила нашу кухарку, которая обычно помогала ей на даче. И в доме кроме моей жены были только мои близкие. Сын, дочь и невестка.
– У вас трое детей, – вспомнил Дронго.
– Старшая дочь Елена уже несколько лет живет в Германии, – пояснил Вадим Олегович, – у нее супруг немец. Она моя дочь от первого брака.
– Значит, число подозреваемых выросло? – спросил Дронго. – Или они тоже вне подозрений, как и остальные?
– Вы спрашиваете об этом у меня? – глухим голосом произнес Трегубов. – Я думаю, что теперь вы понимаете, насколько тяжело мне было решиться прийти к вам. Если первая четверка практически не вызывает у меня подозрений, то следующая четверка – это мои самые близкие и родные люди. Супруга, сын, дочь, невестка. Что делает мое положение еще более идиотским и странным. – Он тяжело вздохнул, снова поправил узел галстука и неожиданно спросил: – Что бы вы сделали на моем месте? Начали бы допрашивать своих родных и близких? Устроили бы им проверку? Что мне нужно делать? Подозревать свою жену или своего сына?