По поляне, словно окутанная серебряным дымом, ходила красавица-серна, она не могла уснуть, волнуясь за больных. Чудища сорвались с места - Виола надменно выпятила нижнюю губку.
- Сейчас спесь живо слетит с тебя! - провизжал Рыбакляч. - Твои заступники хрипят и стонут, ха-ха-ха!
С неуклюжей прискочкой он бросился на Виолу, из раскрытой акульей пасти торчали огромные кабаньи клыки. Серна скакнула в сторону и умчалась вглубь леса к друзьям-оленям. Тогда чудовище повернулось, чтобы напасть на павлина. Как он был великолепен, распустив посреди поляны, в ровном зеленоватом свете луны, роскошный многоцветный хвост.
- Вы бесстыжи и низки! - презрительно бросил Пассик и взлетел на вершину платана.
- За ним, приятель! - призвал Рыбакляч сообщника, но тот врывался в дупло старого ясеня, в гнездо Простуженной Вороны. Птица хрипло звала на помощь:
- Кхо... кхо... кхошмар-р-р! Кхи... Кхикота!
Жобль выбросил ее из дупла вместе с гнездом. Она уцепилась за куст вербы, но гнездо с теплой периной упало наземь. Рыбакляч, сладко злобствуя, растоптал его. Жобль хотел разделаться с несчастной птицей: та еле-еле спаслась, спрятавшись в кусте.
И тут подоспел Икота. Его лихорадило от пяти порций мороженого, но все же он нашел силы для схватки. В руке у него были стебли осоки с острыми, как лезвия, листьями. Сделавшись невидимым, он подпрыгивал и больно хлестал Жобля пучком по ослиным ушам, по мартышечьим лапкам.
У Икоты еще оставалось немного волшебной силы, которую давеча дал ему Флик дер Флит. И, взлетая невысоко, невидимка стегал сверху и Рыбакляча, отгоняя его от вербы.
Но злодей уж слишком рассвирепел. Он решил с разбегу вломиться в куст и схватить ворону. Жобль кружил над ним, подбадривая:
- Вперед! Вперед!
Рыбакляч отбежал подальше и, пригнув голову, тяжело понесся на вербу. А под ней в густой траве спрятался Тобиас: он сумел незаметно притащить брошенное сломанное удилище. Рыбакляч был в двух шагах, когда еж поднял свое копье, нацелив его в раскрытую пасть. Острый конец вонзился злодею в десну тот завизжал, как дюжина ошпаренных кипятком свиней. Тут и Розетом, быстро подкравшись, укусил его за пальцы над задним копытом. Чудовище так и осело на акулий хвост. Пасть разинута, из нее торчит обломок удочки.
Икота кинул в самую глотку колючие головки репейника - целую пригоршню. И сунул измочаленный пучок осоки. Рыбакляч с истошным воплем повалился набок, кое-как поднялся и, хромая, убежал. Жобль летел впереди, обессиленно садился наземь и едва успевал убраться из-под копыт приятеля.
В чащобе за ельником оба отдышались. Жобль сперва убедился, что Рыбакляч пострадал больше, и только тогда выдернул обломок удочки из его десны. Между тем по Темнющему Лесу покатился тревожно нарастающий шум: множество ночных птиц испуганно хлопали крыльями, сидя на ветках.
- А я слышу и шелест! - оживился Рыбакляч. - Опадают жухлые листья! Так тяжко дышит старый Флик.
- Ему хуже, чем нам! - взбодрился Жобль, и злодеи торжествующе переглянулись.
На рассвете они отправились на болото, стали безнаказанно разорять гнезда чибисов и выпей, пожирая яйца. Словом, решили безобразничать вволю, пока больны лесные хозяева.
Вскоре к Темнющему Лесу приблизилась повозка, в которой ехал молодой купец. Нагретая солнцем каменистая дорога звенела под колесами, воздух так и горел, наполненный лучистым паром. Два гладких утробистых мерина замокрели в пахах, шерсть под ременной упряжью стала желтопенистой от пота. Стоит ли говорить, как самого купчика разморило в духоте, которая все усиливалась?
"Искупаюсь в ручье, вот что я сделаю!" - решил он обрадованно. Привязав лошадей под деревом, вошел в лес, и голова, которую и без того напекло солнце, закружилась: на свежих березовых пнях бродил и клубился сок, отчего кругом стоял густой хмельной аромат. Пьяные осы, шмели и шершни метались в воздухе, кружились, сталкиваясь друг с дружкой, и, казалось, весь лес был полон их гудом.
Купец надышался лесного духа, и в нем заиграла кровь. Скидывая одежду, малый блаженно зажмурился от мысли: "Выманю красотку, вот что я сделаю!"
Он нырнул в полноводный ручей, пошарил по дну и, вынырнув, закричал:
- Адельха-айд, где ты?
Раззадорившись, рыскал под берегом, жадно заглядывал под тенистые ветлы. А она дрожала от озноба в гнезде утки, скрытом резучей осокой.
Купец наплескался в ручье, за непрестанными криками вдоволь наглотался воды, но и идя к своей повозке, все еще не мог успокоиться; страстно восклицая: - А, вот ты где! - заглядывал за кусты и деревья. Между тем Жобль и Рыбакляч подкрались к возу, посбрасывали с него товары и рылись в них. Чудищ заслонял куст бузины. Купец протянул к бузине руку:
- Где ты, Адельхайд? - он отодвинул ветви. - А, вот ты где! - и быстро выглянул из-за куста.
Что с ним стало! Побежал не зная куда, упал за картофельным полем на проселке, словно только того и желал, чтобы уткнуться в серый плюш пыли. Да как примется размачивать его слезами! Подобрали купца проезжие, а он им:
- Поманила меня красотка. А у нее ослиные уши! Клюв - о-го-го-оо! Лапки - обезьяньи. Стала во-о-от такой толщины, - и как мог широко развел руками. - Башка акулья. А зубки-то - кабаньи. Ой, спасите меня от красотки!
Купца положили в городскую больницу, где его поили чесночным настоем, разведенным в растворе горчицы, обкладывали льдом, а затем делали припарки. Потом он уже не говорил про красотку, но плакать продолжал, хотя и беззвучно.
Им весьма заинтересовались господа из судебной палаты, где скопились нераскрытые дела о задушенных и зарезанных девушках. Не имеет ли этот купчик кое-что сообщить следствию? Не убийственный ли порок выказывает себя в молодчике, наделяя красоток ослиными ушами и акульей пастью?