Товарищ «качка»
В баню пришли высокий «качок» и его товарищ, ну совсем не «качок». «Качок», сознавая своё
превосходство над всей, преимущественно упитанной, банной публикой, время от времени
украдкой косил глазами на свои накачанные руки, на живот, где, как и полагается, были кубики
мышц. Но что происходило с его товарищем, гордившимся своей дружбой с ним! Расхаживая
вальяжной походкой и свысока поглядывая на голое общество, он, казалось, был накачанным не
меньше. Одного он только не делал, чтобы не портить себе настроения: не смотрел на свои тощие
руки и белый, пузырём выпирающий живот. А в остальном – ну, прямо «качок» и «качок»!
Чудики
Такой вот рассказ, услышанный в бане.
– Я как-то на курорте лечился родоном. Один мужик пошёл принимать ванну, а ему толком
ничего не объяснили. Видит: ванна, наполнена водой, а на краю лежат колготки, которые забыла
санитарка, когда мыла эту ванну. Мужик подумал, подумал, надел колготки и в ванну. Думал, так
надо. А санитарка вспомнила и вернулась. Смотрит: ни фига себе – клиент! Так она потом минут
пять ничего сказать не могла. Мужика в колготках, да ещё в своих, она никогда не видела!
А другому такому же чудику медсестра рассказывала, как надо принимать ванну, а он никак не
поймёт. Тогда она говорит: «Короче так – главное, чтобы всё было под водой, а вот главный
жизненно важный орган оставался наверху. Понял?». Тот кивает – понял. Только она имела в виду
сердце, а он понял другое. Через какое-то время медсестра заходит, чтобы проверить и видит
чудную картину: мужик лежит по горло в ванне и, выгнувшись дугой, держит над поверхностью свой
главный «жизненно важный орган»…
Шукшинские чудики тут, по-моему, отдыхают.
Быстренько!
От остановки ТРЗ отправлялся троллейбус номер три. В последние мгновенья, едва не завязнув
в дверях, на заднюю площадку вскочили пьяненькие мужичок и женщина. Троллейбус тормознул, и
пара повисла на стойке.
– Но-о! – показывая себя перед дамой, тут же заорал мужичок. – Потише давай, не дрова
везёшь!
– Не дрова везёшь! – тут же поддакнула женщина тонким голоском.
Судя по её подсинённому глазу, парочка недавно поссорилась, но уже успела помириться,
пропитавшись прежним взаимным уважением.
Троллейбус тронулся, но перед самым его носом шмыгнул кто-то ещё, и акробатическое
зависание на стойке повторилось.
– Эй, коза, ты что ездить не умеешь?! Здесь тебе люди или кто?! – снова заорал мужичок.
– Эй, коза, сначала ездить научись, а потом людей вози! – продублировала дама мысль своего
кавалера.
И тут троллейбус тормознул третий раз. Даже не тормознул, а просто остановился, и двери его с
лязгом открылись. Тут же раскрылась кабина водителя, и оттуда вышло то, что мужик почему-то
называл «козой».
– Ну, коза-а-а… – ещё горячо вопил пассажир, правда уже резко падая в голосе, потому что это
была совсем не коза.
И даже не козёл. Скорее всего, это был трехгодовалый бык или медведь средних размеров.
Неизвестно как этот водитель помещался в кабине и как протиснулся в узкие двери, но когда он по-
боевому развернулся в салоне, то для того, чтобы идти, не тормозя о крышу головой, ему
пришлось пригнуться. Водитель шёл молча, по-медвежьи, с рукавами, засученными по локоть.
Мужичок продолжал что-то по инерции, но уже с осевшим звуком, лопотать.
– А ну-ка, – сказал водитель, подойдя к парочке, – выметайтесь из троллейбуса! Быстренько!
Дама возражать не стала – шмыг и на остановке. Но мужичок вдруг застыдился сдаваться
просто так, хотя всё его красноречие сошло на нет.
– Выметайся, быстренько! – повторил водитель, монументально указывая на дверь.
– Не быстренько! – вдруг испуганно заявил пассажир, не зная, как возразить.
То есть выходит, в принципе-то он и сам был не против покинуть салон, но только не с той
позорной скоростью, которая ему предлагалась.
– Быстренько! – рявкнул водитель, которого заклинило от злости.
– Не быстренько! – артачился пассажир, которого заклинило от страха.
– Быстренько!
– Не быстренько!
– Быстренько!
– Не быстренько!
Заявляя своё несогласие, мужичок всё-таки медленно перемещался к выходу.
– Не быстренько! – дерзко и прощально крикнул он, уже оказавшись на верхней ступеньке.
И тут же от полноценного, качественного пенделя, подгребая руками в воздухе, вылетел на
остановку и, кажется, даже описал небольшую дугу куда-то вкось, как при футбольном ударе
«сухой лист». Получилось, пожалуй, даже чуть быстрее, чем просто «быстренько». Тормознув по
асфальту чем пришлось, мужичок вскочил, отряхнулся, взглянул по-петушиному на обидчика и
теперь уже смело, освобождённо и радостно прокричал:
– Не быстренько! Не быстренько!
– Не быстренько! – радостно поддакнула его боевая подруга и даже ножкой топнула по
троллейбусной остановке на ТРЗ, с которой им хотелось быстро и культурно уехать…
Переводчик
Бизнесмен на китайском рынке пытается объясниться с китайцем. Тот ничего не понимает.
Подходит человек.
– Я переводчик, могу помочь.
– Ну, помоги. Спроси сколько это стоит?
Переводчик поворачивается к китайцу.
– Чина, капитана хочет знать сикока эта стоит?
Китаец показывает пятерню.
– Пятьдесят рублей, – «переводит» переводчик.
– Спроси: а эта штуковина не сломается?
Переводчик:
– Друга, эта стука хоросая?
Китаец мотает головой, показывает большой палец вверх.
– Нет, – говорит переводчик, – не сломается, отличное качество, фабричное производство.
– Ладно, беру. А тебе сколько за перевод?
– Тозе пятисят луплёв.
Отцовы истории
Лев Николаевич Толстой говорил в своё время, что, возможно, когда-нибудь
художественную литературу заменит описание достоверных историй, сделанных
разными людьми. Это будет всё самое значительное из того, что человеку удалось
пережить. Истории, которые я хочу пересказать, принадлежат моему отцу Николаю
Гордееву, к великой моей скорби уже умершему. Он любил рассказывать их на
праздничных застольях, чтобы развлечь гостей. Мне же всегда виделся в этих историях
ещё один подтекст – доброта самих рассказов, доброта и неординарность их героев.
Почти все свои истории отец начинал так: «А вот был ещё случай…».
Хитрые кальсоны
А вот был ещё случай, как мы с Иваном Масловым в бане парились. Там така жарища была, что
спасу нет. Начали одеваться, он мне орёт:
– Колька, дай-ка мне кальсоны, где-то там должны быть.
А я на полу сижу, думаю, хоть бы самому-то как-нибудь одеться.
– Бери сам, – говорю, – вон на лавке лежат. Да давай хоть дверь откроем, или чо?
Нет, не даёт открывать – жары жалко, хотя знаю, после нас уже мытца некому.
Одевамса. Он опять материтца во всю мочь.
– Что это за кальсоны таки – гачи узки, никак не лезут.
Сам до того запарился, что руки трясутся. Но кое-как напёр всё же на себя. Надел и снова в
мат-меремат.
– Да оно чо за кальсоны таки!? Где у них прореха-то – застёгивать нечего и ошкур какой-то
широкий, без резинки! Чо же за хитры кальсоны таки?!
Свою старуху, которая его в баню собрала, и так и эдак обозвал. Я смотрю, да и говорю:
– Так ты же вместо штанов-то рубаху надел.
Он рассмотрел – ещё пуще озлился – а как её теперь снимать? Она с ног не слазит. А тут жара.
Я говорю, так давай дверь-то откроем.
– Нет, – говорит, – не будем. А, да хрен с ней, этой рубахой!
Куфайку надёрнул, да и пошёл в дом. Старуха как его увидела, так и упала со смеху.