Впереди, примерно во втором вагоне, кто-то кричал благим матом, дико и страшно. Поезд наконец встал, коротко лязгнули успокоившиеся сцепки.
Наконец сумев выпрямиться, Леонид шагнул к двери вагона и открыл ее.
– Нифига себе, Мамай прошел! – в окнах вагона не хватало половины стекол, осколки которых блестящим градом разлетелись по сидениям и полу, осыпав мужиков. Непонятно почему, но производитель вагонов поставил каленое стекло на окна, и только потому народ не был сильно изрезан, если не считать десятка кровоточащих порезов на лицах и руках мужиков. Парень, игравший на банджо, сейчас сидел на полу и баюкал на весу свою руку. Сам музыкальный инструмент разлетелся вдребезги, видимо музыкант налетел на него так же, как и Ленька на свой карабин.
– Так, похоже, в вагоне я старший, – Ленька осторожно потер голову, где на ушибе под каской уже выросла внушительная шишка. – Ну и выходные! То Аверьян умер, то болиды падают. Ладно, за дело. Внимание, кто серьезно ранен?– крикнул Ленька, и подошел к пареньку – музыканту…
Примерно через час машинист, проводник, Ленька и еще один из мастеров обошли поезд.
–Ну что, джентльмены? Трогаемся? Шпалы на платформу закидывать пускай кампания грузчиков высылает для погрузки, – машинист потрогал опухшую скулу, которой приложился об стенку паровоза. – Итак, час потеряли, и связаться ни с кем не могу, похоже, рацию повредило.
–Поехали, – согласился Ленька, а остальные кивнули. – Чем скорее приедем, тем скорее Паркера и контуженных в больницу отправим.
Во втором вагоне кричал мужик, которому стеклянным крошевом очень сильно повредило глаза. Учитывая, что врачей в поезде не было, и прикасаться к иссеченному лицу мужика было просто страшно, то ему забинтовали лицо прямо поверх порезов, надеясь на то, что серебряная сеточка не даст присохнуть бинтам к ране. И руки мужику привязали к поясу, чтобы в лицо не лез. Жутко это было делать, но пришлось. Теперь Паркер сидел и выл на одной глухой ноте, качаясь на скамье.
Трех мужиков, вышедших покурить на грузовую платформу, шарахнуло так, что лни сейчас были без сознания. В отличии от Леньки, которого частично прикрыл вагон, они словили всю мощь ударной волны, и что с ними будет, не знал никто из уцелевших.
Музыканту сломало руку, и ему сделали импровизированную шину из его же новенького журнала с фотками голых девиц, отснятых на прошедшую годовщину Русской Армии. Причем испорченный журнал огорчил музыканта едва ли не больше, чем разбитое банджо.
Остальные отделались небольшими порезами, ссадинами и ушибами, кто примерно как Ленька и машинист, а кто и посерьезнее. Сейчас все ходили в пластыре, парочка лежала в вагонах вроде как с сотрясением мозга.
На одной из платформ снесло штабель со шпалами, скорее всего от резкого торможения. Шпалы разлетелись по саванне, и только чудом не угодили под колеса поезда. Еще сошедшего с рельсов вагона не хватало для полного счастья.
В остальном повреждений крупных больше не было, так, разбитые окна и пара выбитых дверей. На одной из цистерн сорвало плохо закрепленную крышку, хлопнув ею и перекорежив петли. Пришлось увязывать горловину брезентом, и сверху замазывать разведенной с водой красной глиной, не хватало еще пожара от искры из трубы паровоза. Благо и лопата, и вода в поезде нашлись.
К огромному Ленькиному удивлению, его продукты практически не пострадали. Ну, пару яиц разбило, пакет с творогом, который назывался "рикотта" лопнул, и три помидорины смялись. И все, даже клубника целенькая лежала в коробке.
Так что, когда поезд по новой тронулся, Ленька со вздохом облегчения уселся на краешек сидения. Сидеть, откинувшись спиной на что-либо он не сможет еще несколько дней с гарантией, спина сплошной кровопотек. Даже спать на животе придется, скорее всего. Нужно зайти в медблок в "конце путей" обязательно, взять мази из какого-то здешнего растения, синяки хорошо рассасывает.
Через немногим чем более сотни километров прибыли, наконец.
– Три часа ночи, – глубокомысленно заметил Ленька, при помощи Евгения укладывая коробки в служебный вездеход. – Куда там Даллас со Смитом делись? Пошли до горшка, называется.
– Мастер Панфилов – диспетчеру. Тебя к себе Поплавски вызывает в офис. Как понял, прием? – ожила рация в MUUT, моргнув на панели.
–Диспетчер – Панфилову. Понял, буду. – Ленька повесил тангенту на место, и потер ноющую спину. – Так, Жень, придут Керни и Джо, сажай их на задние сидения, и к офису. А я пошел, для чего то потребовался. Пулемет не поломайте! – Ленька повесил на MUTT свой собственный, позавчера купленный за не очень дорого М-60. Может быть, не самый лучший пулемет, но достаточно неплохой, и как раз подвеска под него. А пулемет компании оставил в карьере, дежурным.
–Иди, не беспокойся, я пока этих засранцев подожду и посплю, – и украинец завалился на грубой скамье возле машины. И практически сразу захрапел. Ленька покачал головой, завидуя крепчайшей нервной системе хохла, закаленной горилкой и водкой, и пошел вдоль путей к офисному вагону.
Несмотря на позднее время, или точнее раннее утро, "конец путей" был бодр. Разрушений болид лагерю не принес, но всех разбудил и переполошил. Даже блядский состав, обычно в это время начинающий засыпать, весь светился, а девицы кучковались возле вагонов, нервно хихикали и поправляли нервы "Одинокой звездой", передавая бутылки друг другу. Видимо, мадам Эльза разрешила, у нее вообще-то сухой закон.
–Доброе утро, – заходя в контору, поздоровался Ленька.
– Утро, тем более в понедельник, добрым не бывает! – Поплавски был красноглаз, взлохмачен и зол. – Твои земляки помянули Аверьяна, так сказать. В результате передрались, и трое завтра на самосвалы сесть не смогут, сотрясение мозга. Наверное, спинного. Ничего, после хорошего штрафа они поймут, что это не Россия! И этот астероид, мать его! Один тяжелый с глазами, трое с тяжелой контузией, на вертолете их пришлось в Форт Ли отправлять, один с переломом, сотрясения мозга, всего девятнадцать, целых девятнадцать, ты понимаешь, девятнадцать человек из этого состава не смогут завтра работать и при этом подпадают под страховые случаи!!! Ну кто мог подумать, что идиотский пункт о падении астероида сработает?!!!
Поплавски швырнул на стол карандаш, поглядел на Леньку. Ленька не понимал, почему его волнуют проблемы страховой компании, но помалкивал.
– Твоя спина как? – переключился Поплавски на Леньку.
–Вся в чем-то розовом. И медик дал склянку с указанием мазать ее каждое утро, перед сиестой и вечером, – Ленька оглянулся назад, словно пытаясь разглядеть свою спину.
– Ладно, легко отделался. В общем, для чего я тебя вызвал. Возьмешь с собой этого молодого человека, – начальник строительства кивнул на скромно сидящего в углу невысокого паренька. – Ник О Нил. Он хронограф, ведет записи строительства нашей компании. Не технические, а просто, жизнеописание. Поживет у вас на карьере недельку-другую, пока не решит, что хватит. Мешать не будет, не беспокойся. И еще, у меня разрешения поработать возле "Глухомани" спросил один змеелов, Пит Васильев. Покажешь ему место, где Ар Ви поставить. Мужик хороший, немножко подоит ваших змеюк, у них много яда не убудет. Правда, он чокнутый, но тихий. И змеи его не кусают, что вообще за гранью понимания. Ладно, езжайте, мне еще нужно пережить этот понедельник, – и Поплавски махнул рукой, отпуская Леньку и О Нила.
– Ну, ладно, будем знакомы. Леонид Панфилов, мастер, – выйдя от начальства, Ленька решил, что пора познакомиться и протянул парню руку.
–Ник О Нил, хронограф. – В ответ пожал ему руку паренек, оказавшийся совсем молодым, лет вос– емнадцати. – Веду дневник компании
Это как? – удивленно спросил Ленька.
–Ну, описываю строительство, людей, проишествия. У вас, русских, есть точное слово, "летопись". Именно этим самым я и занимаюсь. Раньше, на той земле, во времена освоения Дикого Запада очень много народу писали дневники. Благодаря этому и тому. Что практически в каждом городке была газета, мы достаточно точно знаем, что именно там происходило. Сейчас же мы живем с другой скоростью. Вот ты часто записи в дневнике ведешь? – Ник повернулся к Леньке.