Джин застегнула кофту на все пуговицы, чтобы скрыть пятно от мороженого, сняла с головы платок, провела рукой по примятым волосам и нажала кнопку звонка. Он слабо звякнул где-то в глубине дома, и через мгновение дверь открыла седовласая дама, одетая, словно в разгар зимы, в шерстяное платье, халат, толстые чулки и тапочки из овчины. Ее сразу можно было узнать по фотографии из архива Святой Цецилии, и вдобавок в твердом взгляде, остановившемся на Джин, было что-то одновременно властное и успокаивающее, что определенно выдавало в ней старшую медсестру.
– Заходите, я вас ждала, – сказала она и добавила, заметив, как удивилась Джин:
– Я не ясновидящая. Мне позвонила Сьюзен Тревор из школы и предупредила, что вы придете.
Таким образом, представления были бы излишними, и Джин провели вглубь дома в комнату, где надо всем возвышалась горка с фарфоровыми фигурками. Тридцать, а то и сорок кукол уставились на нее стеклянными глазами, еще несколько лежали на столе среди разнообразных тряпок и губок: их, очевидно, мыли. Толстый полосатый кот, воспользовавшись временной отлучкой хозяйки, вспрыгнул на стол и топтал хрупкие кружевные платья, как будто уминал траву.
– А ну слезай, Ферди, негодяй. – Элис шлепком согнала его со стола.
– Вы меня застали в разгар весенней уборки, – сказала она. – Мои девочки чудовищно пылятся.
– Могу себе представить, – ответила Джин, слегка обескураженная таким количеством фарфоровых лиц, обмякших тел и мертвых волос; да и коллекционирование кукол взрослой женщиной показалось ей довольно жалким хобби. Но из вежливости и, возможно, чтобы с лихвой загладить свое инстинктивное отвращение, она склонилась над разложенными на столе куклами, бормоча слова восхищения, и, выбрав одну, наименее отталкивающую, в костюме пастушки, произнесла:
– Эта очень хорошенькая. Какое милое личико.
Позже она задумалась, не отдаленное ли сходство с Маргарет Тилбери – темные кудри, голубые глаза – определило ее выбор.
Элис Хафъярд воодушевилась.
– О, она вам понравилась? Она моя любимица. Такое осмысленное выражение – для пастушки.
– И детали, – добавила Джин, вглядываясь в миниатюрные оборки на корсаже и крошечные обтянутые тканью пуговки и поражаясь тому, сколько усердия было приложено, чтобы одеть какую-то игрушку. Ее собственные наряды никогда не были так хорошо сшиты.
– Вы, наверное, думаете, что я глупая старуха, которая играет в куклы, – сказала Элис.
– Вовсе нет, – ответила Джин, хотя примерно это и подумала. – У вас тут целая коллекция – хоть музей открывай.
– Каждый раз говорю себе, что больше ни одной не куплю, но потом прохожу мимо комиссионного магазина, вижу какую-нибудь всеми забытую куклу и не могу удержаться. А вы что-нибудь коллекционируете?
– Не то что бы, – ответила Джин, с неожиданным беспокойством вспомнив свой ящик, полный неиспользованных “сокровищ”.
– Ну, раз вы репортер, вы, наверное, собираете истории.
– Как хорошо вы сказали, – ответила Джин.
В следующий раз, когда ей придется писать отчет о мировом суде, она будет считать себя хранителем человеческих историй. Беатрис Кейзмор из Сидкапа, Фрэнт-авеню, признавшая себя виновной в краже пары перчаток стоимостью 2 фунта 11 шиллингов из галантерейного магазина “Доусон & Co”; Роланд Крэбб, оштрафованный на 10 фунтов за то, что держит собаку без лицензии, – вот ее куклы.
– В истории, которую я сейчас пытаюсь добавить в свою коллекцию, – продолжала она, почувствовав, что разговор удачно принял нужное направление, – речь идет о пациентке лечебницы Святой Цецилии (как раз тогда вы были там старшей медсестрой). Если все подтвердится, это будет выдающаяся история.
Элис отложила куклу, которую держала в руках, и одарила Джин внимательным, испытующим взглядом. Голубизна ее глаз казалась еще ярче по контрасту с чуть желтоватыми белками, как у фарфорового кукольного лица.
– Продолжайте.
– Помните ли вы девочку по имени Гретхен Тилбери, то есть Эдель – так ее тогда звали?
– Я помню всех своих пациентов, – сказала Элис, – так что да, я прекрасно помню Гретхен. Прелестная девочка. Она ужасно мучалась. Ревматоидный артрит. Непрерывные сильнейшие боли. Бедняжка.
– Как вы считаете, она была честная?
Элис надо было подумать.
– Да. Не про всех девочек, которые у нас лечились, я могу так сказать. Но Гретхен была, что называется, хорошая девочка.