Выбрать главу

— Я тут почти закончил. Так что как только ты расставишь тарелки, можем начинать есть.

Сьюзен с тарелками юркнула мимо, с заметным облегчением избежав его близости. Она уже заканчивала накрывать на стол, когда Эл пришел и поставил большие миски с салатами. Потом вернулся с двумя горшками, из первого разложил на тарелки щедрые порции риса, а из второго, не скупясь, зачерпнул бобов.

— Я собираюсь дать тебе гигантскую порцию, — заявил он. — Мне кажется, ты слишком мало ешь. Ни разу не видел тебя с чем-то более серьезным, чем шоколадки или картофельные чипсы. — Эл положил в ее тарелку лишний половник бобов.

— Знаю, — застенчиво ответила она. — Мне вечно не хватает времени на еду. Поэтому привыкла просто перехватывать что-нибудь на бегу.

— Какая жалость, — отозвался Эл, возвращаясь на кухню. — Еда — одно из простых жизненных наслаждений. Я еще не говорил тебе об этом?

— Говорил, но это ничего. — Сьюзен ухмыльнулась, усаживаясь за стол и глядя в свою тарелку. — Я вижу, это твой конек.

— Еще бы.

Эл нашел в шкафу свечу и поставил ее посредине стола.

— Я хочу погасить свет, чтобы мы могли насладиться видом на реку, пока будем обедать, — сказал он, зажигая свечу.

Из темной комнаты вид и правда был совершенно ошеломляющим. Лунный свет серебрил поверхность воды, видимую сквозь темные силуэты раскачивающихся на ветру деревьев. И было тихо, удивительно тихо, слышался только шелест немногих еще оставшихся на ветвях листьев.

Сьюзен взглянула на Эл, который серьезно разливал вино по бокалам. Он казался таким умиротворенным. Да, он тяжело, напряженно работал, но умел расслабляться и получать наслаждение от жизни. Ценил тишину, красоту и покой. Сьюзен наблюдала, как свеча отбрасывает блики на его лицо. Он выглядел довольным и спокойным, хотя временами ей казалось, что замечала в его глазах нечто — легкую печаль… Что это? Одиночество?

— Кстати, где ты научился так здорово готовить? — спросила Сьюзен.

— О, я раньше часто готовил для себя. Мои родители работали, они обычно возвращались поздно и только кое-что перехватывали перед сном.

— Так ты много времени проводил один?

— Да, но у меня была еще и бабушка.

— Бабушка? — повторила она.

— Угу, — ответил Эл. — Она жила в одном из больших викторианского стиля домов неподалеку от колледжа. Я любил забегать к ней после учебы. У нее всегда на плите стоял большой горшок с какой-нибудь стряпней или свежеиспеченный хлеб. И мы усаживались за большой круглый стол, играли в карты и говорили часами.

— Кажется, классная леди.

— Ага, самая лучшая. Она по-настоящему кормила меня. Сначала таскала за уши, щипала за щеки, а потом отправлялась на кухню в своем ярком цветастом платье и больших неуклюжих башмаках. Она действительно любила меня.

— Но твои родители ведь тоже тебя любят?

— О, да, конечно, — ответил Эл, слегка напрягаясь. — Они любили меня. Но совсем по-другому, знаешь ли, — сказал он, пожимая плечами. — Моя мать — виолончелистка, выступает с концертами, и у нее очень напряженный график. Она постоянно прилетает и улетает, у нее никогда нет ни единой свободной минуты.

Сьюзен нахмурилась. Эл раньше упомянул, что он — единственный ребенок в семье. Значит, если его мать работала так напряженно, как он рассказывает, и мало бывала дома, стало быть, он проводил много времени один, предоставленный самому себе?

— А что ты любил делать, когда был маленьким? — спросила она.

— Больше всего мне нравилось строить разные модели и еще смотреть телевизор, хотя теперь редко даже подхожу к нему. К тому же у нас всегда в доме было полно народу, потому что отец преподавал историю в Северном Центральном колледже в Напервилле. Всегда кто-то приходил и уходил, их друзья и многочисленные знакомые.

— А когда ты увлекся фотографией? — спросила она, гоняя вилкой по тарелке оставшиеся бобы.

— О, уже в старших классах. Вообще-то это произошло совершенно случайно, — заявил Эл. — Мне всегда нравилось разглядывать фотографии в разных журналах, которые выписывал мой отец, часами вглядываться в лица. Снимки будто рассказывали истории из жизни этих людей. Мне никогда и в голову не приходило, что я сам могу сделать что-то подобное, до тех пор, пока не пошел на специальные курсы.

— А теперь?

— Теперь, конечно, я люблю это дело. Люблю пытаться влезть в шкуру каждого конкретного человека и показать моим зрителям, что тот стремится сказать. — Он пожал плечами. — Это не так-то просто объяснить. Наверное, у меня не очень здорово получается…