Да, это была она, мисс Константен. Та самая, что сидела в кресле возле моей постели, когда мне было восемь лет. Но почему мой разум вдруг вздумал проделывать подобные фокусы именно сейчас? Мисс Константен подвела меня к какой-то картине, висевшей в остром углу этого ромбовидного зала; картина изображала мужчину, похожего на библейского святого, только на его лице не было глаз. Я стояла всего в нескольких дюймах от картины и хорошо разглядела его лицо. На лбу у этого святого чуть выше переносицы виднелось черное пятно. И это пятно росло. И в нем был зрачок. Значит, это глаз? И я вдруг почувствовала, что и у меня во лбу есть такой же «глаз», причем в том же самом месте; но теперь я уже не была полностью уверена, что я – это по-прежнему Холли Сайкс; хотя, если я перестала быть собой, то кем еще я могу являться? Из пятна у меня на лбу что-то вышло и теперь болталось прямо у меня перед глазами. Когда я пыталась посмотреть прямо на него, оно исчезало, но если я немного отводила глаза, то краем глаза видела, что оно похоже на маленькую мерцающую планету. Затем появилась еще одна такая «планета», и еще, и еще. Четыре непонятные мерцающие штуковины! Я почувствовала во рту вкус зеленого чая, и вдруг вокруг меня словно стали взрываться бомбы, и мисс Константен страшно завыла, и пальцы у нее на руках превратились в когти, и вспышка какого-то невероятно яркого синего света отбросила ее прочь, и она покатилась по столу под ударами этого света, потрескивавшего как кнут. А святой старец на картине разинул рот, и оказалось, что во рту у него полно острых звериных зубов, и он издавал такие жуткие вопли и стоны, что казалось, будто со скрежетом трутся друг о друга металл и камень. Вокруг метались какие-то тени, силуэты людей, точно в театре теней, порожденном воображением некого безумца. На стол вдруг впрыгнул какой-то старик с глазами рыбы пираньи. У него были длинные вьющиеся черные волосы и красный, как у пьяницы, нос; на нем был черный костюм, и от него исходил какой-то странный ярко-синий свет, словно он весь был насквозь пропитан радиацией. Старик помог мисс Константен подняться, и она указала пальцем с длинным серебристым ногтем-когтем прямо на меня. Помещение тут же охватило черное пламя, послышался громкий рев, как от двигателя реактивного самолета, и я поняла, что не могу ни убежать, ни вступить с ними в бой; я даже ничего толком разглядеть не могла в языках этого черного пламени; я могла лишь неподвижно стоять и слушать отчаянные крики, звучавшие так, словно здание рушится прямо на его обитателей. И все же в этом оглушительном шуме и грохоте я сумела услышать чей-то ясный и очень спокойный голос, отчетливо сказавший мне: «Я буду здесь». Затем последовали новые толчки, грохот, и невероятно яркий, ярче солнца, свет стал разгораться все сильней, и я почувствовала, что мои глазные яблоки тают прямо в глазницах…
…а потом сквозь трещины в стенах стал проникать серый свет, послышалось пение птиц, грохот грузовика над головой, и я ощутила острую боль в ушибленной коленке. Оказалось, что я лежу, скрючившись, на бетонном полу того самого прохода под шоссе, почти у его противоположного конца, до которого мне оставалось всего несколько шагов. Мое лицо обдувал ветерок, пахло автомобильными выхлопами… Значит, кончился тот кошмарный сон наяву, или видение, или… что бы это ни было? И не у кого было спросить: А ты тоже это видел? Но в ушах у меня по-прежнему звучали три слова: Я буду здесь. Я поспешила выбраться из туннеля навстречу ясному голубому утру, но все еще дрожала от какого-то странного душевного опустошения, от кошмарной необычности того, что со мной только что произошло. Я села на траву у дороги и задумалась. Может быть, сны наяву – это что-то вроде рака, который то проходит, то вдруг неожиданно возвращается, когда тебе кажется, что ты уже совсем выздоровел? Может быть, заканчивается срок моего пребывания в нормальном состоянии? Ведь доктор Маринус предупреждал, что «исцелил» меня лишь на время, пусть даже довольно длительное. Может быть, испытанный вчера стресс – ссора с мамой, история с Винни и все остальное – как бы спустил курок для рецидива? Я не знала, что и подумать. Никакого Жако рядом, разумеется, не было; наверняка я просто вообразила себе, что видела его. Ну и хорошо. Я была рада, что малыш в безопасности, дома, в «Капитане Марло», в двадцати милях отсюда, хотя мне, конечно, было очень приятно с ним повидаться. Зато теперь я была уверена, что с ним все в порядке и беспокоиться совершенно не о чем.