Изо рта Раймса вдруг показался острый кончик языка.
Кончик был ярко-красный и, похоже… металлический! И он был буквально на расстоянии дюйма от моего носа. Что это? Нож?
Глаза Раймса закатились под лоб, веки сомкнулись, и я мягко соскользнула по стене на пол. А он замертво свалился с подлокотника, стукнувшись затылком об пол. При этом лезвие ножа вылезло у него изо рта еще на пару дюймов, все покрытое чем-то белым и липким. Ничего более мерзкого я в жизни не видела. Но закричать я по-прежнему не могла.
– Удачный бросок, – сказал Йен, с трудом втаскивая себя в гостиную и хватаясь за стены и мебель.
Он явно обращался ко мне. Больше живых в комнате не было. Йен нахмурился, глядя на перекрученное тело Хейди, и довольно спокойно сказал:
– Ничего, Маринус, мы с тобой еще увидимся. Теперь тебе поскорей нужно раздобыть другого носителя.
Что? И никаких тебе «О господи! Хейди! Нет, Хейди, нет, нет, нет!»? Потом Йен посмотрел на тело Раймса и промолвил:
– В плохие дни всегда кажется: «А может, отказаться от этой войны и вести тихую, спокойную метажизнь?» Но затем перед тобой предстают сцены вроде сегодняшней, и ты вспоминаешь, зачем вы затеяли… – Йен с трудом повернул голову в мою сторону. – Извини, что тебе пришлось стать свидетельницей всего этого.
Я затаила дыхание, я вообще почти перестала дышать.
– Кто же… – только и сумела вымолвить я.
– Помнишь, ты сказала, что с удовольствием выпьешь чаю и никуда не торопишься?
Та старуха, удившая рыбу на берегу Темзы. Ее, кажется, звали Эстер Литтл. Но откуда Йен может об этом знать? Я, словно Алиса, провалилась в кроличью нору и приземлилась не там, где нужно.
В холле подали голос часы с кукушкой.
– Холли Сайкс, – сказал Йен, а может, Эстер Литтл, если это, конечно, Эстер Литтл, но разве такое возможно? – Я требую, чтобы ты предоставила мне убежище.
Рядом лежали двое мертвых. Ковер уже насквозь пропитался кровью Раймса.
– Холли, это тело тоже умирает. Я отредактирую, то есть облеку в более приемлемую для тебя форму, то, что ты только что видела, ради твоего же собственного душевного спокойствия, а потом спрячусь глубоко, глубоко, глубоко в… – И тут этот Йен-или-Эстер-Литтл рухнул на пол и буквально рассыпался, как груда книг. Теперь у него был открыт только один глаз, и щекой он прижимался к расплющенной диванной подушке. Он смотрел на меня умоляюще, как наш колли Давенпорт – он был у нас перед тем, как появился Ньюки, – когда его приводили к ветеринару и укладывали на операционный стол. – Прошу тебя, Холли.
Эти слова вдруг словно освободили меня от чар; я опустилась на колени возле этой Эстер-Литтл-внутри-Йена, если можно так выразиться, и спросила:
– Что я могу сделать?
Его глаз слегка дернулся под почти сомкнувшимися веками.
– Дать убежище.
Мне ведь тогда просто хотелось еще немного зеленого чая, но раз дала обещание, надо его держать. И потом, как бы ни воспринимать все то, что здесь со мной случилось, сейчас я жива только потому, что Раймс мертв, и убили Раймса то ли Йен, то ли Эстер Литтл, то ли они оба вместе.
– Конечно… Эстер. Как мне действовать дальше?
– Средний палец… – прошелестели мертвые уста умирающего от жажды призрака. – Мне ко лбу.
Я прижала свой средний палец ко лбу Йена.
– Так?
Нога Йена чуть дернулась и замерла.
– Ниже.
Я сдвинула палец чуть ниже.
– Здесь?
Тот угол его рта, который был еще немного жив, дрогнул, и до меня донеслось еле слышное:
– Там…
Солнце приятно пригревало шею; с моря дул легкий соленый ветерок; внизу, в узком проливе между Кентом и островом Шеппи, гудел какой-то траулер – капитан явно высматривал место, где бы причалить и сгрузить улов. Центральная секция моста, построенного компанией «Thomas The Tank Engine», поднялась между двумя коренастыми башнями, и когда разведенные части моста достигли верхней точки, раздался сигнал, и траулер прошел прямо между ними. Жако был бы в восторге, увидев это, подумала я и стала шарить в рюкзаке, пытаясь выудить банку с напитком «Танго». Неожиданно под руку мне попалась газета «Socialist Worker». А это еще откуда? Неужели Эд Брубек сунул? Глупая шутка. Я уже хотела перегнуться через поручни и бросить газету вниз, но вовремя заметила, что ко мне приближается какой-то велосипедист. Пришлось плюнуть на газету, откупорить «Танго» и следить за дальнейшими манипуляциями с мостом. Велосипедист был немолод, примерно ровесник моего отца, только худой и гибкий, как змея, и голова почти лысая, тогда как у моего отца лицо довольно-таки круглое и весьма пышная шевелюра, недаром его прозвали Волчарой.