— Да? — безразличным тоном спросил Петигрю, поскольку в данный момент чья-то еще бессонница его не занимала.
— Да. И совсем не из-за дела «Бленкинсоп». Просто мне пришлось еще раз внимательно просмотреть огромное количество материалов по расследованию убийства мисс Дэнвил.
Петигрю ничего не ответил. Маллет мог рыться в своих бумагах хоть до посинения, лично ему не было до этого никакого дела: он только хотел, чтобы ему не мешали спокойно размышлять…
— Знаете, инспектор Джеллаби, безусловно, проделал очень большую работу, — продолжал Маллет. — Колоссальную работу. Полагаю, сэр, вчера вечером среди моих бумаг вы заметили на редкость полезную папку, которую он подготовил по всем, кто так или иначе имеет отношение к делу Дэнвил.
— Прошу тишины! — неожиданно проревел голос судейского пристава.
Петигрю, лихорадочно продолжая перебирать в уме услышанное, встал вместе со всеми, так как в зал вернулись судья и прокурор Флэк, сели на свои места, прозвучал стук молотка, и заседание пошло своим ходом. У него появилось смутное ощущение того, что он сам себя поставил в дурацкое положение… если только самого себя…
— Значит, это сделали не вы, а Джеллаби? — проговорил он, когда они снова опустились на свои неудобные скамьи. — В таком случае могу сказать одно: из того немногого, что мне удалось увидеть, большинство фактов ненадежно и не вызывает ни малейшего доверия.
Маллет, болезненно сморщившись, бросил на него вопрошающий взгляд, но слова замерли у него на губах, поскольку судья уже начал вызывать первых обвиняемых.
На скамье подсудимых появились трое худосочных молодых людей и дружно признали себя виновными в совершении кражи со взломом. Когда с ними было покончено, Маллет снова повернулся к Петигрю.
— Не могу с вами согласиться, сэр, — начал он. — Мистер Джеллаби, возможно, недостаточно тонок, несколько прямолинеен, а иногда даже не совсем деликатен, но, когда дело касается фактов, он, смею заверить вас, очень и очень основателен.
— А я, сэр, в свою очередь, могу заверить вас в том, что это далеко не так, — не без резкости возразил Петигрю, сознательно игнорируя явный подтекст высказывания о возможной прямолинейности Джеллаби. — Позвольте привести вам один, всего один пример. Случайно взглянув на страницу, касающуюся Филипса, я обратил внимание на сделанную им запись о дате смерти миссис Филипс в 1934 году. Это, конечно мелочь, однако…
— Прошу соблюдать тишину, — громко прозвучал строгий голос судьи, и Петигрю вдруг осознал, что он, самый педантичный адвокат на свете, только что прервал чтение обвинения по делу о двоеженстве.
— Но она и вправду умерла в 1934 году, — прошептал инспектор минут десять спустя, когда с двоеженцем было тоже покончено. — Об этой дате Джеллаби сообщил я сам.
— Значит, вы ошиблись. Она умерла в 1931 году.
— Нет, в 1934-м.
— В 1931-м!
— Заверяю вас, сэр, я лично видел ее свидетельство о смерти, и оно датировано 12 апреля 1934 года.
— Но это же нонсенс, инспектор. Мне достоверно известно, что ее завещание вступило в силу в 1931 году. Нотариусы в подобного рода вещах никогда не ошибаются. Если хотите, я могу вам показать его письмо… О господи! Кажется, он начинает наше дело…
Несмотря на признание виновности, рассмотрение дела «Бленкинсоп» длилось чуть ли не целый час. Могло бы и дольше, поскольку государственному обвинителю сначала надо было убедить несколько недоверчивого председателя суда в реальном существовании такой конторы, как Управление по контролю за производством и использованием взрывателей, затем ознакомить его со всеми соответствующими положениями, постановлениями и инструкциями — что, учитывая его на редкость занудливую манеру вести судебные процессы, отнюдь не делало рассмотрение более интересным — и только потом приступить к изложению, в общем-то, простых фактов. Защита еще ранее подробно проинформировала обо всем Баббингтона, самого модного и дорогого королевского адвоката в округе, и, хотя его просьбу о смягчении наказания вполне можно было выразить двумя-тремя фразами, он ухитрился растянуть свое выступление по меньшей мере минут на двадцать. Баббингтон всегда гордился своим умением полностью отрабатывать полученные от клиента деньги, а в данном случае, поскольку он был вынужден снизить ставку своего гонорара до «разумного уровня» пятнадцати гиней за минуту, — то уж приложил все силы, чтобы своим красноречием компенсировать все сполна. Вместе взятые, стоимость защиты и штрафы, наложенные в судебном порядке на обвиняемых, составили значительную часть неуплаченных обвиняемыми государству налогов.