В дверном проеме появилась тень.
— Куда тебе? — спросила маленькая женщина с собачьей мордочкой и так пристально уставилась на него, что казалось, радужная оболочка у нее подрагивает и вообще она откуда-то из прошлого, может, из сна или нет. — Куда тебе?
Он сказал.
— Отвезу, — сказала она и растворилась в тени.
Он стал ждать.
В пассажирском отсеке ее трехколесного драндулета он бросил рюкзак на пол, ноги положил на рюкзак и высунул голову в окно, как собака в машине. Ветер был прохладный, освежающий. Он закрыл глаза. Гудел мотоциклетный мотор. Шоферица насвистывала неуловимо знакомую мелодию. Пахло двухтактным двигателем и водорослями. Он стал клевать носом.
Или так, наверное, будет правильнее:
Черные буквы готовы лечь на вылезающий белый лист; пальцы останавливаются передохнуть в мягких углублениях клавиш старого ундервуда, графины с шерри и водой колокольцами звенят при каждом ударе молоточка. Я размениваю память на прозу. На улице под окном открывается дверь, из нее один за другим вываливаются голоса; мясо жарится на гриле, ножи и вилки шкрябают по тарелкам; двух тактов музыки из автомата достаточно, чтоб я узнал мелодию; мужской голос поет: «Я готов умереть за тебя, девочка, а они только и знают, что твердить — он тебе не пара». Дверь закрывается. Тишина. Лишь холодное дыхание города на моем лице. Я размениваю прозу на память.
Торможение приводит его в чувство, звук такой, будто закипает чайник. Глаза закрыты, он старается удержать сон. Только сейчас все помнил, а теперь уже нет. Ветер изменился, стал влажным и липким. Моторикша остановилась. Он выбрался на свет. Зелень обочины вытоптана в месте, где отходит тропинка, в конце которой синева размером не больше почтовой марки. Он обернулся, чтобы расплатиться. Моторикша укатила. Вместе с рюкзаком. Знакомая паника окончательно согнала остатки сна. А был ли рюкзак? — спросил он себя. Только море зашикало на него в ответ. Делать было нечего. Тени росли на запад. Он пошел по тропинке.
С пляжа он увидел цепь островов. На носу моторного каноэ, с нарядно выписанным по деревянному борту названием «Пекод», стоял мужчина. Лодочник смотрел, как он идет вброд по мелководью, и, как только он забрался на борт, завел мотор. «Остров Дульсинея», — сказал он лодочнику, но двигатель уже рычал вовсю. Они поплыли, подпрыгивая на волнах. А не сон ли это? — подумал он.
Они прошли мимо островов, соединенных длинными песчаными косами. Все они были необитаемы. Как это возможно, удивлялся он, что есть еще места, не занятые людьми? Вот бы у меня было такое место, где я мог бы начать все сначала, оставив все требующие решения вопросы. Однако опасности, связанные с полной самостоятельностью, пугали его не меньше, чем исполнение желаний. Он стал считать: раз, два, три, четыре, пять, шесть. И семь. Вот эта запятая. Лодка остановилась на самом кончике запятой — ближайшей к большой земле точке, и он ступил на каменную пристань рядом с глубоко вкопанной в землю жердью, с которой, наполовину погрузившись в воду, свисала выцветшая до серого автомобильная шина.
Это был идеальный остров: затененный крупными, в основном фруктовыми деревьями и защищенный более высокими известняковыми берегами соседних островов. Суденышко билось бортом о шину. Лодочник протянул мозолистую руку с влажным рубцом во всю ладонь. Все наличное имущество нашего отважного протагониста лежало у него в карманах. Кошелек, мобильный телефон, паспорт — все было в рюкзаке. А как, подумалось ему, он вообще выглядел, этот рюкзак? Может, попросить лодочника отвезти меня обратно? Легкий ветерок колыхал кружевные занавески в распахнутых окнах дома. Я останусь. Я так далеко забрался. Что это?.. Да. Музыка. Он порылся в карманах и впечатал последнюю монету лодочнику в ладонь.