Имя Нарцисо подходило моему отцу как нельзя лучше (писал Сальвадор в «Автоплагиаторе»). Имя это было освящено легендой о далеком предке, ирония которой заключалась в том, что носил его человек, весьма далекий от самолюбования. Однако в случае с отцом все было прямолинейно, без всяких нюансов: это имя придумали как будто специально для него и в самом акте наречения его «Нарцисо» как будто содержалась пародия на святое таинство, когда имя дается по существу, обозначая самое слабое место, изъян, который оставит о себе долгую память. Впрочем, потом, следуя беззастенчивой и такой удивительно филиппинской привычке давать всем и каждому унизительные прозвища, его разжаловали до «Младшего». Пророчество само себя исполнило: как ни старался, он был обречен всю жизнь оставаться маленьким нарциссом.
— Из всех моих внуков ты самый красивый, — часто говорил мне Дуля.
Я не знал, что на это ответить, поэтому просто улыбался, как ребенок, купающийся в лучах родительского внимания. Я ему, конечно, не верил. Боялся верить.
— Ты самый красивый из моих внуков, потому что ты больше всех похож на меня, — уточнял он, после чего спрашивал: — А кем ты хочешь стать?
— Сержантом в армии.
Дуля умиленно смеялся:
— А почему не президентом Филиппин?
— А кто главнее?
— Я буду президентом, а ты, пожалуй, сержантом, — говорил он и, театрально кряхтя, брал меня на руки и относил в кровать.
От него пахло «Олд-спайс» и трубочным табаком, и, хотя это очень похоже на фиктивные, годные для всех воспоминания, его запах был именно таким.
— Спи, Серж, — говорил он, подоткнув мне одеяло.
Так он меня и называл. У него для каждого из нас было отдельное прозвище. Хесу был Груви, Клэр — Рейна, Марио — Смайли, Шарлотта — Принцесса. Джеральд был Сливой. А я — Серж. Может, и не был, а есть. Целую жизнь спустя Мэдисон стала называть меня Красавец. В кровати она смотрела на меня, прикасалась кончиками пальцев к лицу, как будто боялась его повредить, и говорила: «Ты красивый мужчина». Я ей, конечно, верил. Боялся не верить.
Ночью под одеялом она всегда закидывала на меня ногу. Нам всегда хотелось лежать на боку, прижавшись друг к другу, но из-за моих проблем с шейным отделом позвоночника и ортопедической подушки, я должен был лежать на спине, иначе весь следующий день у меня болела шея. Поэтому ночью наши ноги переплетались — это означало, что и в кромешной тьме мы держимся вместе.
— Я люблю тебя, — говорил я.
— Я тоже тебя люблю.
— Даже больше, чем я тебя?
— Ну да.
— Отлично, — говорил я, проваливаясь в сон, — увидимся через минутку.
— Споки-нок, — отвечала она, — до встречи во сне.
Я никогда не говорил ей, что сны мне не снятся, ну или я их просто не запоминаю.
Из блога Марселя Авельянеды «Дело на одну трубку»,
14 февраля 2002 г.
Всех с Днем св. Валентина! И сразу к делу: ох уж этот Сальвадор — ну не наглость?! Нет для филиппинца греха страшнее, чем надменность. Да, дорогие читатели, вы, возможно, уже слышали свежайшие сплетни из мира литературы о недавнем визите нашего бывшего товарища и соотечественника Криспина Сальвадора в родные пенаты. Состоявшаяся в прошлую пятницу в Филиппинском культурном центре церемония вручения была омрачена его лауреатской речью, которая обернулась резким выпадом в адрес нашей литературы и угрозами опубликовать такое, от чего «у вас глаза полопаются». Как мы надеялись, что он наконец угомонится! Как я надеялся, что мой старый друг вернется усмиренный чередой неудач! «Автоплагиатор»? (Уж лучше б он списал с другого автора.) Всему свое время и место, дорогой старина Криспи. Неужели ты до сих пор этому не научился? Для интересующихся литературный блогер Plaridel3000 выложил фрагмент видеозаписи его выступления здесь.
Из комментариев к посту:
— Ну и мудила же етот Сальвадор! Посмотрим чё там у него в этих «Пылающих мостах». Я слышал он там катит бочку на семейства Лупас, Чжанко, Арройо, Сихуко, Эстреган и др. (Bethloggins2010@getasia.com.ph)
— Оооочень жаль что такой человек как Сальвадор погряз в гордыне. Неужели литература должна только критиковать? Значит нет у него ответов вот что. (kts@ateneo.edu.ph)