«Граммофонъ сломанъ, Колодкинъ запилъ, баринъ уѣхалъ. Весь шикъ мой испортился», — лѣзло ему въ голову, и онъ сильно пріунылъ, не взирая на то, что у него былъ гость лѣсничій Кнутъ, который остался погостить дня на два.
Самоплясовъ справился у тетки Соломониды Сергѣевны о Колодкинѣ.
— Да что! Я ужъ тебѣ обѣдъ стряпать начала, отвѣчала та. — Должно быть, и въ самомъ дѣлѣ его не выходишь, если ему въ голову вступило. Сейчасъ проснулся, покурилъ сигарочку и опять на село въ винную лавку убѣжалъ. Да ты не бойся насчетъ обѣда-то. Только ужъ развѣ разносоловъ особенныхъ не состряпаю, а сытъ будешь, да и ихъ благородіе господинъ гость довольны останутся. Горохъ съ солониной тебѣ варю и жаренаго леща, чиненнаго манной кашей, вамъ подамъ.
— Я, тетенька, безъ затѣй, я не сладкоѣшка, — успокоилъ Соломониду Сергѣевну лѣсничій.
Самоплясовъ стоялъ, сморщившись.
— Да и я не объ этомъ горюю, — проговорилъ онъ. — А обидно то, что все у меня задуманное должно кончиться. Вотъ воображалъ насчетъ облавы…
— Я ужъ обѣщалъ тебѣ, что устрою облаву… — сказалъ ему лѣсничій.
— Правильно. Мнѣ и другіе обѣщали это. Но позвольте васъ спросить, кто завтракъ стряпать будетъ на охотѣ?
— Закуска у тебя есть, вино есть, такъ какая-же тутъ стряпня! И такъ лукуловскій пиръ можно сдѣлать.
— Ну, это все не то. Не такъ я хотѣлъ… — Не тотъ фасонъ… Я хотѣлъ съ шикомъ… Шатры разбить, здѣшнихъ именитыхъ помѣщиковъ пригласить. А такъ не стоитъ и мараться. Лучше-же я съ докторомъ вдвоемъ на зайца… Вчера первый снѣгъ выпалъ… По пороши хорошо…
— Ну, какъ знаешь. Самъ я охотникъ-горе. Только развѣ выпить да закусить на охотѣ…
— И за посидѣлки я боюсь, которыя я задумалъ, — продолжалъ Самоплясовъ.
— За посидѣлки-то чего-жъ бояться? Не разрѣшитъ тебѣ земскій въ волостномъ правленіи ихъ устроить, — у себя дома устроишь. Квартира у тебя просторная.
— Постойте, постойте. Да если мажордомъ мой не протрезвится, кто-же мнѣ этихъ самыхъ сандвичей и бутербродовъ для дѣвушекъ надѣлаетъ? Тетенька на этотъ новомодный фасонъ не умѣетъ, чтобъ буше, къ примѣру…
— Ахъ, такъ ты вотъ какъ!.. — усмѣхнулся лѣсничій. — Да зачѣмъ тебѣ дѣвкамъ сандвичи, зачѣмъ буше?
— Позвольте… Сами-же вы говорите о просвѣщеніи… чтобъ я просвѣщеніе доказалъ — ну, вотъ я и хочу показать на посидѣлкахъ, какъ и на какой фасонъ полированные люди живутъ. Парнямъ по малой малости водки — вотъ изъ этакихъ махонькихъ рюмочекъ, и легкую закусочку и пріучать, чтобы было все чинно, благообразно и закуску эту зря не ворошить, не портить ейное устройство. И опять вотъ тутъ около закуски нужно было Колодкина поставить, чтобы онъ, какъ мажордомъ, отъ невѣжества публику отучалъ и вводилъ порядокъ.
— Ну, что ты говоришь! Вѣдь это совершенно напрасно. Что ты въ институтокъ здѣшнихъ дѣвушекъ превратить хочешь, что-ли!
— Не въ институтокъ, а порядокъ хочу показать. Подсолнухи и кедровые орѣхи лущи, но шелуху на полъ не бросай зря, а клади на блюдце… Какъ въ настоящихъ хорошихъ домахъ.
— Не смѣши, не смѣши, Самоплясовъ. Пустяки ты болтаешь. Ничего этого не надо. Устроишь ты самыя обыкновенныя посидѣлки въ волостномъ — будетъ и довольно. Ну, чай съ пряниками, орѣхи, мармеладъ, изюмъ, пожалуй… Ну, освѣтишь получше комнаты… Парнямъ по бутылкѣ пива… Потанцуютъ подъ твою музыку — вотъ и довольно.
— Не то я воображалъ-съ, Иванъ Галактіонычъ. Не то-съ… и ужъ теперь пятиться обидно, — разочарованно произнесъ Самоплясовъ, — гдѣ-жъ тутъ просвѣщеніе, если самымъ обыкновеннымъ манеромъ орѣхи сгрызть и пряники сжевать!
— Не говори о просвѣщеніи, Капитошка! Не говори! Брось! Не подходитъ это къ тебѣ. Развѣ въ этомъ заключается просвѣщеніе! — кричалъ на Самоплясова лѣсничій.
— Хорошо-съ. Бросимъ… — кротко согласился Самоплясовъ. — А къ земскому-то все-таки поѣдемте, Ивамъ Галактіонычъ. Будемъ устраивать посидѣлки въ волостномъ или не будемъ, но дозволеніе все-таки спросимъ. Во-первыхъ, визитъ къ начальству, а во-вторыхъ, новую сбрую обновить… Сбрую я привезъ — антикъ, одно слово!
— Сейчасъ поѣдемъ? — спросилъ лѣсничій.
— А то что-жъ зѣвать-то? Дома теперь дѣлать нечего. Къ обѣду вернемся попозднѣе, на питерскій манеръ. Пока не стемнѣло, прокатимся. Коняка у насъ, конечно, не безъ кнута, но съ рысью…
— Что-жъ, я готовъ прокатиться, — согласился лѣсничій. — Къ тому-же у земскаго я давно и не бывалъ.
Самоплясовъ отправился закладывать лошадь въ сани и бормоталъ:
— Ахъ, Колодкинъ, Колодкинъ! — Какъ онъ меня, подлецъ, обремизилъ своимъ запитіемъ! Работника у насъ нѣтъ, тетенька на зиму не держитъ мужчину, а только одна баба — и вотъ теперь придется идти самому закладывать.