Свобода в общественном мнении колоний времен гербового сбора была окружена ореолом почтения, воспринималась как безусловная ценность. Жители Леминстера (Массачусетс) провозглашали свою готовность в борьбе против гербового сбора пожертвовать всем, что им дорого, кроме своей совести и протестантской религии. По их мнению, последняя неразрывно связана с гражданской свободой[108]. «Лучше смерть, чем подчиниться Гербовому акту и утратить наши права и свободы», — гремела «Boston Gazette»[109].
Олицетворения Свободы и Тирании постоянно фигурировали в протестных ритуалах. 1 ноября 1765 в Портсмуте (Нью-Гэмпшир) устроили похороны Свободы, скончавшейся от гербового штампа в возрасте 145 лет (намек на 1620 — год высадки отцов-пилигримов в Америке). Множество людей прошли по центральным улицам под бой барабанов и траурный звон колоколов. Затем была произнесена надгробная речь, но едва она была закончена, как похороненная Свобода счастливо воскресла. Погребальный звон сменился благовестом. А в готовую могилу положили Гербовый сбор. Похожая церемония состоялась в Ньюпорте (Род-Айленд)[110].
Тиранию представляли по контрасту в монструозных формах. Дж. Адамс прибегал к красочной риторике: «Пасть могущества всегда раскрыта, чтобы пожирать, его десница всегда простерта, чтобы уничтожить, если возможно, свободу мыслить, говорить и писать»[111]. В Нью-Хэйвене (Коннектикут) во время карнавализованных протестов против гербового сбора присутствовал великан 12 футов высотой, с головой, подсвеченной изнутри. Он изображал местного сборщика налогов. «Boston Gazette» полунасмешливо сравнивала «чудище» с Жеводанским зверем, сеявшим ужас на юге Франции. Великан угрожал разрушением всему вокруг себя, но, разумеется, был с торжеством изгнан под звуки флейт, барабанов и крики «Ура!» Пародийный суд приговорил монстра к сожжению, как «покровителя невежества» и «врага английской свободы»[112]. Ассоциация между свободой и просвещением здесь очень характерна.
Столь же показательно представление о том, что свобода легко может быть утрачена и практически не может быть возвращена. После установления тирании сторонникам былой свободы можно было сказать лишь: «Поздно теперь жаждать свободы. Следовало прежде бороться, дабы избегнуть ее утраты»[113]. «Сыны Свободы» рассуждали точно так же, и это делало всю ситуацию с Гербовым актом в их глазах крайне напряженной, едва ли не апокалиптической. Уступка парламенту грозила тяжелейшими последствиями. Тем более, что гербовый сбор воспринимался лишь как начало. «Если б[ри-тански]й парламент имеет право ввести гербовый сбор, значит, он имеет право наложить на нас подушный налог, и поземельный, и налог на солод, и на сидр, и на окна, и с дыма. И почему бы не брать с нас налог на солнечный свет, на воздух, которым мы дышим, на землю, в которой нас хоронят?» — рассуждали американские виги[114]. Неудивительно, что Б. Бейлин считал страх перед тиранией едва ли не главной установкой американской революционной идеологии[115].
Такая установка сослужила американцам хорошую службу. Сопротивление гербовому сбору они развернули, не дожидаясь, пока он вступит в силу. К 1 ноября 1765 г. все средства, которыми располагали для противодействия «Сыны Свободы», уже были использованы.
113
Это высказывание, ссылаясь на Иосифа Флавия, приводил Г. Гроций: