К тому же бостонцы считали доказанным, что Бернард поддерживал налоговое законодательство, против которого они боролись. К этому еще добавлялись подозрения, что здесь сказалась не просто враждебность к «подлинному духу британской конституции и свободам колоний»[371], но и корыстный интерес Бернарда. Масла в огонь подливала организованная вигами публикация компрометирующих писем Бернарда[372]. В июне 1767 г. в «Boston Gazette» была помещена яростная критика губернатора Бернарда. Ему приписывалась защита Гербового акта и введение королевских войск в Бостоне. «Не может не дрогнуть самое бесчувственное сердце при виде обращения, которому подвергся лояльный и великодушный народ со стороны своего губернатора и хунты»[373]. Ходили слухи, что губернатору будут выплачивать пенсион в 400 ф. ст. в год из доходов, полученных от Актов Тауншенда[374].
Политика Бернарда компрометировала не только его лично. Она ставила под сомнение компетентность имперских властей и статус Георга III как «короля-патриота». «Boston Evening Post» задавалась вопросом: «Может ли отец английского народа держать у себя на службе человека, который хвалится враждой к патриотизму? Конечно же, Ганноверский дом был призван на трон Великобритании не для того, чтобы поддерживать открытых врагов блага нашей страны»[375].
Помимо того, что массачусетская ассамблея настойчиво просила имперские власти снять Бернарда с должности, помимо постоянной критики в бостонской прессе, чиновнику пришлось столкнуться с бойкотом в свой адрес. 18 июня массачусетская палата представителей отпраздновала день рождения короля. Присутствовали члены колониального совета, духовенство, купцы и джентльмены Бостона. Губернатора подчеркнуто не пригласили, чтобы его присутствие «не привнесло мрачность, не подобающую случаю»[376].
Летом 1769 г. Бернард все же был отозван в Лондон для разбирательства (в дальнейшем Тайный совет отверг колониальные петиции против Бернарда как «безосновательные, сутяжнические и скандальные»[377]). Свою последнюю ночь на американской земле «Веррес» провел в Кастл-Уильям под надежной защитой английского гарнизона, а до своего корабля добирался тайком, чуть ли не на каноэ, явно опасаясь каких-то прощальных эксцессов со стороны «Сынов Свободы». Город ликовал по случаю отъезда Бернарда. «Древо свободы», суда в бостонской гавани и крыши домов были украшены флагами, в том числе Union flag (название британского флага, более известного нам как «Юнион Джек»). До самого заката звонили колокола и палили пушки. Вечером разожгли праздничные костры на Форт-хилл и на Чарльстаунских высотах[378]. «Boston Gazette» провожала губернатора комментарием: «В прошлый вторник на борт корабля его величества „Rippon“ взошел сэр Фрэнсис Бернард Неттелхэмский, баронет, который девять лет был бедствием для нашей провинции, проклятием для Северной Америки и чумой для всей империи (a plague to the whole empire). Он мудро избрал датой своего отъезда 1 августа, день восшествия на престол Ганноверской династии на британский трон, так что было 4 причины для всеобщего ликования: 1. воцарение нынешней королевской династии; 2. то, что король милостиво изволил отозвать очень плохого губернатора; 3. обоснованные надежды, что на его место будет прислан очень хороший; 4. что худшего найти нельзя»[379].
Губернатору противопоставлялась ассамблея как «демократическая» ветвь системы управления. Это соответствовало колониальной практике, а также уже проанализированной выше традиции английского Просвещения[380]. Законодательная власть, будучи выборной, считалась более близкой к народу. В Массачусетсе, где депутаты получали от избирателей инструкции, контроль политически активного населения за законодательной властью был довольно выражен.
По случаю выборов в Массачусетсе в 1767 г. газеты вели активную избирательную кампанию. Применяемые избирательные технологии отличались от современных: имена желательных кандидатов не назывались. Зато «Boston Gazette» много рассуждала о природе законодательной власти, опираясь при этом на Локка и английскую вигскую мысль. Газета напоминала: генеральная ассамблея — это источник всякой власти и выше всех других властных институтов[381]. При этом законодательная власть ни в коем случае не может быть бесконтрольной. Локк рассуждал: «Власть общества или созданного людьми законодательного органа никогда не может простираться далее, нежели это необходимо для общего блага»[382]. И специально анализировал условия, при которых злоупотребления парламента дают народу право на восстание[383]. Генеральная ассамблея в Массачусетсе бесконтрольной не являлась. «Boston Gazette» перечисляла механизмы, обеспечивающие предупреждение злоупотреблений в законодательной власти колонии: ограниченность срока полномочий депутатов, инструкции избирателей, которым депутаты «обязаны подчиняться, даже против собственного суждения; ведь они назначены, чтобы представлять своих избирателей и действовать от их имени»[384].
372
Letters to the Ministry, from Governor Bernard, General Gage, and Commodore Hood. Boston, 1769. Об истории публикации и пиар-кампании вокруг этих писем см.:
377
380
В колониальной политической мысли с представительными органами колоний связывалась идея народного суверенитета. Напр., Томас Хукер в «Хартфордской предвыборной проповеди» заявлял, что «основание власти покоится прежде всего на свободном согласии народа», и рассматривал выборы как средство «разрушить самомнение» дурных магистратов. Однако для пуританина Хукера народный суверенитет происходил не из природы человека, как для просветителей, а из «Божьего повеления»: Град на холме. Антология американской литературы XVII в. М., 2020. С. 20–21.
381
Boston Gazette. Apr. 27, 1767. У Локка более поэтично: «Именно в своем законодательном органе члены государства соединены и объединены все вместе в одно связанное живое тело. Это та душа, которая дает форму, жизнь и единство государству»