Впрочем, к 1774 г., когда это было написано, настроения уже переменились. В 1773–1774 гг. в ходу была все та же фраза «dernier resort», но в нее вкладывался совершенно иной смысл. «Последним прибежищем» вигам казалась война с метрополией. Неоклассические образы тираноубийц легко возникали на страницах памфлетов и газет. «New York Journal» взывала к теням Брута и Кассия[497]. «Boston Gazette» возглашала: «Братья, снесите все, даже ужасы гражданской войны, но не покоритесь»[498]. Американские колонии приближались к порогу Войны за независимость.
Но вернемся к тактике бойкота. После принятия Актов Тауншенда она казалась очевидным ответом на политику метрополии. Тон задавал Бостон. 1 августа 1768 г. 60 торговцев из этого города подписали соглашение отказаться от импорта товаров, в особенности тех, которые согласно новому законодательству облагались налогами (чай, стекло, бумага). Их примеру последовали торговцы из Филадельфии, Нью-Йорка, Чарльстона, виргинцы, коннектикутцы. По сравнению с аналогичными соглашениями 1765–1766 гг. тактика бойкотов заметно видоизменилась. Американцы явно не рассчитывали на скорый успех. Соответственно, соглашения сопровождались разнообразными оговорками. Бостонцы допускали продолжение ввоза соли, угля, рыболовных крючков и лесок. Южнокаролинцы делали исключение для ряда дешевых тканей, оснабрюка (грубая льняная ткань), лекарств, сельскохозяйственных орудий, гвоздей, оружия, соли, угля, селитры и точильного камня[499]. Зато иногда в подобных соглашениях возникали идеи «моральной экономики» и гражданской добродетели. Так, торговцы Нью-Хэйвена включали в свое соглашение о запрете импорта также обязательство не повышать цены на товары[500]. В Южной Каролине было принято решение с энтузиазмом приняться за работу по выработке одежды для себя и для своих рабов (впрочем, как будет ясно из дальнейшего изложения, плантаторы едва ли собирались лично взяться за прялку и ткацкий станок). Заодно южнокаролинцы отказывались от «всех видов траура» как разорительного обычая, призванного скорее продемонстрировать роскошь, чем скорбь[501].
Новшеством было введение контроля за поведением торговцев. В обиход вошли термины «импортеры» и «неимпортеры». «Чернейшим преступлением считается продолжать торговые отношения с метрополией или отказаться вступить в их соглашения о запрете импорта», — сетовал автор лоялистского памфлета[502]. Для выявления нарушителей создавались комитеты бдительности, наблюдательные комитеты и тому подобные организации. Разоблаченные «импортеры» должны были подвергаться общественному осуждению. Например, в июле 1769 на митинге бостонских торговцев было принято решение публиковать имена нарушителей, продававших импортные товары вопреки соглашению. Причем предполагаемое наказание распространялось не только на подписавших соглашение, но и вообще на всех коммерсантов Массачусетса[503]. В августе того же года, видимо, впервые, в газетах были напечатаны имена «импортеров». Список имен был опубликован без каких-либо комментариев или призывов к бойкоту нарушителей[504]. Впоследствии такие публикации стали регулярными.
Однако в дальнейшем на «импортеров» обрушились самые разнообразные кары. Так, 5 мая 1769 на борту «Очаровательной Полли» в Филадельфию прибыл груз импортного солода. Филадельфийские пивовары договорились не покупать этот солод и не варить из него пива[505]. Покупатели демонстративно избегали лавок, где продавались импортные товары. Священник С. Купер отмечал: «Тех немногих, кто решается импортировать и кого по слухам поддерживают тайные щедрые обещания, тех покупатели избегают более, чем когда-либо»[506]. Но встречались и более жесткие формы воздействия на оппонентов. Против «импортеров» применялись формы парасудебной расправы, традиционные для колониальных городов: протаскивание по улицам, обваливание в смоле и перьях, изгнание из города. В Нью-Йорке нарушителя соглашения о запрете импорта поставили на импровизированный эшафот под «столпом свободы», и с этой зловещей трибуны «импортер» вынужден был просить у публики прощения и клясться соблюдать соглашение в будущем. После чего его отпустили с миром[507]. Летом 1770 г. некого «импортера» провели по улицам Бостона привязанным к тележке и хотели обвалять в смоле и перьях. Но бедняга так испугался, едва не упав в обморок, что «Сыны Свободы» сжалились над ним и отпустили, не завершив задуманного наказания. Еще один «импортер» буквально метался по Массачусетсу в поисках пристанища. Он пытался переселиться из Бостона в Марблхед, но его выгнали из города; несчастный лоялист пробовал податься в Сэйлем, но и там не нашел крыши над головой. Так что из этого городка тоже пришлось уехать[508]. Лоялисты жаловались на «деспотизм» вигов и торговцев-«неимпортеров». Массачусетский тори Натаниэль Коффин писал в октябре 1769 г.: «Власть быстро переходит из рук в руки. В одно мгновение наш суверен — некий Макинтош, в другое — Отис и Адамс, в третье — торговцы»[509].
502
A Fair Account of the Late Unhappy Disturbance at Boston in New England. L., 1770. P. 6–7.
509
Цит. по: