Однако здесь позиция федералистов была крайне уязвима. Их оппоненты опирались на естественно-правовую теорию, с самого начала заложенную в основу американской революционной идеологии. В 1780-х гг. идея естественного права казалась большинству американцев неоспоримой. Преподобный Сэмюэль Купер в своей проповеди констатировал: «Мы действительно не нуждаемся в том, чтобы особое откровение с небес научило нас, что люди рождаются равными и свободными»[905]. Столь же бесспорной казалась склонность любого правительства вырождаться в тиранию. Джефферсон предупреждал: «Естественный ход вещей таков, что свобода идет на уступки, а правительство всегда наступает»[906]. И если «полисный» дискурс антифедералистов восходит к классическому республиканизму, то в вопросе о правах человека они ближе к современным либеральным и либертарным концепциям. Античность и вслед за ней классический республиканизм не проявляли особенной заботы о неотъемлемых правах личности[907]. Между тем, Дж. Ф. Мерсер противопоставлял «права сообщества» «правам индивида». Он заявлял: «Билль о правах — это перечисление тех условий, на которых жители какой-либо империи согласились одобрить общественный договор… Никакая власть… как бы она ни была организована, не должна отправляться таким образом, чтобы нарушить или умалить эти их естественные права — не принадлежащие обществу, но сохраненные каждым его членом»[908]. Э. Джерри критиковал Конституцию за то, что она не содержала соответствующих гарантий[909]. Дж. Мейсон связывал либеральное недоверие к федеральному правительству с его чрезмерными для республики размерами: «Правительству, которое по самой своей природе не может быть эффективным, не следует доверять никаких полномочий, кроме абсолютно необходимых»[910].
Между тем было очевидно, что при заключении общественного договора невозможно сохранить весь объем прав, каким предположительно пользовался индивид в естественном состоянии. Бостонский антифедералист «Ян де Витт» рассуждал: «Народ, вступая в общество, отказывается от такой части своих естественных прав, которая необходима для существования этого общества. Они так драгоценны сами по себе, что с ними никогда бы не расстались, если бы этого не требовало сохранение их остатка»[911]. Ту же аргументацию развивал «Старый виг» в Филадельфии: «Уступить столько, сколько необходимо для целей управления, и сохранить все сверх того, что необходимо, — вот великая цель, которая должна быть достигнута, если возможно, при образовании Конституции»[912].
Здесь-то и коренился мучивший антифедералистов страх перед излишними полномочиями правительства. Именно этот страх заставил антифедералистов Род-Айленда потребовать гарантий того, «что существуют определенные естественные права, которых люди, заключая общественный договор, не могут лишить свое потомство, — к числу которых относятся пользование жизнью и свободой, а также средства приобретения, обладания и защиты собственности, стремление к счастью и безопасности и обретение их»[913]. В том виде, в каком федеральная Конституция была представлена на ратификацию, она этого не гарантировала. «Аделос» из Нью-Гэмпшира подытоживал: «Мы допускаем, что свобода и справедливость являются естественными правами каждого человека, рожденного в этом мире; но если мы голосуем за эту [Конституцию], мы голосуем за то, чтобы отнять эти права и превратить свободу человечества в посмешище»[914].
Означало ли отсутствие Билля о правах, что федералисты были принципиальными противниками естественно-правовой теории? Некоторые из них — да. Это касается, например, Фишера Эймса. Свобода человека в естественном состоянии, по мнению Эймса, — фикция. Он писал: «Несчастный дикарь вечно рискует, что ему размозжат голову из-за горсти желудей или что его сожрут дикие звери. Он раб своих желаний и страхов. Не существует иной свободы, кроме гражданской». Поэтому говорить о том, что люди заключают общественный договор и расстаются с частью естественной свободы, по выражению Эймса, «неосторожно»[915]. Но в целом для федералистов такая позиция нехарактерна. Мэдисон заявлял, что всегда был настроен в пользу Билля о правах, хотя и не считал его отсутствие в Конституции 1787 г. критичным. Он приводил несколько аргументов в защиту своей позиции: добиться соблюдения некоторых прав будет невозможно, как, например, свободы совести, которая в Новой Англии не распространялась на евреев, мусульман, атеистов; полномочия федерального правительства ограничены, так что оно волей-неволей будет уважать свободу народа; любой билль о правах неэффективен, если расходится с мнением большинства[916]. Похожую риторику федералисты использовали во время ратификационной кампании. Теофиль Парсонс в Массачусетсе ссылался на ограниченные полномочия Конгресса: «Есть ли хоть одно естественное право, которым мы пользуемся, неконтролируемое нашим собственным законодательным органом, которое Конгресс может нарушить? Ни одного. Есть ли хоть одно политическое право, закрепленное за нами нашей конституцией, защищенное против попыток нашего собственного законодательного органа, которого мы лишены этой Конституцией? Ни одного, насколько я помню»[917].
905
We the People: A Compilation of Historical Documents, Proclamations and Speeches of the United States of America: 2 vols.
907
См. об этом:
912
From the Independent gazetteer, Mr. Printer. This is certainly a very important crisis to the people of America. [Against the hasty adoption of the constitution]… Your’s An Old Whig. Philadelphia, [1787].
913
DHRC. Vol. 26. P. 997. Сходные поправки предлагали антифедералисты Нью-Йорка и Виргинии: DHRC. Vol. 10. P. 1551; Vol. 23. P. 2326.
917
Elliot’s Debates. Vol. 2. P. 93. Парсонс говорит о перечне предметов ведения Конгресса, который содержится в ст. I, разд. 8.