Возможная внутренняя жизнь экзистенции, открывающаяся любящей близости, но остающаяся невидимой в истории потому, что не имеет адекватной себе наружности (das Außen), не есть историческое величие, ибо основание воздействия на объективное существование исчезающе мало. Но те редкие люди, которые по-настоящему выносят пограничные ситуации, из которых рождается для них мощь безусловности их действия и исполненная ясность их абсолютного сознания, чье суверенное владычество между ночью и днем пронизывает в совершенной простоте достоверности их непритязательное существование, - суть безымянные великие, чье существование определяет собою, чем могут стать люди в своем бытии друг для друга. Они кажутся великими, как сама судьба; вблизи их наша жизнь не может оставаться тем, что она есть, но должна или восходить на высоту, или презирать себя в потерянности.
То, чем является в возможности каждый человек, и что даже в решающей степени бывает причиной, если меня поражает величие исторических образов, при абсолютизации этого величия может быть утрачено.
Следствием этой абсолютизации бывает, во-первых, абсолютная, а не относительная, оценка достижения как достижения, чем бы оно само ни было. Эта оценка делает, однако, возможным лишь обманчивое самосознание на основе объективных отголосков наших собственных достижений, в то время как экзистенция может остаться в совершенной недостоверности о себе как объективности. Хотя экзистенция приходит к себе в меру возможностей своего историчного положения и своей одаренности лишь через причастность идеям, через избрание конкретных задач, но никогда абсолютно не исчезает в них, даже если в явлении и отождествляет себя с ними, даже рискуя жизнью. Она никогда не обретает себе бытия только через посредство мира и его объективностей, и ее бытие, в свою очередь, не становится объективно зримо ни в каком ориентировании в мире.
Абсолютизация величия имеет второе следствие, а именно она соблазняет думать, что и существенное также можно спланировать и сделать (auch das Wesentliche sei zu planen und zu machen). От него рождается, скажем, взгляд, согласно которому люди-аристократы должны держаться вместе; но в то время как массы эффективно объединяют интересы и цели их существования, и только они, экзистенциальная солидарность бывает лишь изначальной, без всяких намерений и без всяких инстинктивных интересов существования, а потому она возможна лишь в самых малых группах; клики и орды как таковые претят правдивости экзистенции; в этом мнимом укреплении ей пришлось бы погибнуть от организационного укрепления сплоченности группы, вместо того чтобы развернуть свою силу в необходимой слабости своего жизненного положения, - потому что в таком случае она боролась бы, используя средства, представляющиеся само собою разумеющимися только чистому существованию в его слепой жестокости. Она может действовать лишь косвенно в совокупной действительности существования, а не прямо в мнимом сплочении наилучших в этой действительности. - Существует, далее, такое мнение, что самое главное -личность, и что всюду следует обращать внимание на личность и отдавать ей предпочтение; однако часто говорящие так в то же время делают все для того, чтобы подкопать основы существования (das Dasein abzugraben) всякой действительной личности, предлагая ей условия, которые примет всякий другой, но только не личность. Далее, взгляд, согласно которому дух меняет в истории свое местожительство, от народа к народу, от класса к классу, от института к институту; но кто думает так, чтобы всякий раз направляться туда, где живет дух, тот наверняка его дома не застанет.
Третье следствие абсолютизации - зто неистинное обожествление единичного человека. Игнорируя конечность и мирность (Weltlichkeit) всякого человеческого существования, упраздняют дистанцию к трансценденции как единому потаенному Богу. Абсолютизация бывает возможна также - или прежде всего - при фактической невидимости действительности возведенного в абсолют человека; верующие помогают скрыть эту действительность под покровом мифа. Если абсолютизация не есть основание новой религии,- а в этом случае она непостижима философски как иное, -то мотивы ее весьма разнообразны: она становится средством претенциозного возвышения некоторого человека и его соединенного общностью веры кружка; у властителей она становится средством легитимации существующего; она служит в обиходе для уничтожения тех, кто в сравнении с нею устоять не может. Характерно, что обожествляются или мертвые, которые уже не могут заявить протеста; или, если обожествляют живых, то избирают их как представителей бытия самих избравших, а потому инстинктивно на известных условиях, при невыполнении которых от них отказываются снова; или, что психологически понятные потребности в подчинении требуют повиновения и находят того человека, который принимает их.