Выбор истины экзистенции, после бесконечной рефлексии ее явления, понимает себя в скачке к тому истинно изначальному, что в то же время знает себя предстоящим другому истоку.
Этот выбор истока приводит философствование в действительности единичной экзистенции к самой решительной достоверности. Поскольку оно постигает само себя как истину и как единое, оно не может постичь всякую другую истину как в том же смысле истинную, но может вступить с нею в коммуникацию вопрошания и борьбы (Kommunikation des Fragens und Kämpfens). Ибо, если истина постигает себя как единое истинное, она все же есть не все, но есть как экзистирующая к другому (zu Anderem hin existierend). Она никогда не может обрести точку для ориентирующего обзора рядом положенных истин (ein Nebeneinander von Wahrheiten), но может обозревать только явления их в высказанных словом доктринах (Lehrstücken), как capita mortua71, чтобы сквозь них войти в контакт с истоком другой истины.
Подобное положение сознания истины в философствовании, знающем, что оно есть просветление экзистенции, не означает, что просветление экзистенции объявляет значимое всеобщим образом, не имеющим никакой силы; напротив, оно с неумолимой критичностью держится за убедительное знание и старается предотвратить его смешение со всякой иной истиной. Это положение не может означать, далее, будто экзистенция вновь отрекается от себя, потому что не хотела бы желать своей истины и с большей охотой сделала бы себя частным случаем чего-то всеобщего. И уж тем более не означает это положение, будто экзистенция абсолютизирует себя.
Для рассудка остается в силе исконный парадокс экзистенциальной истины, то, что истина существует как единичная и все же существует к другим истинам, - что кажется, будто есть много истин, и все же есть только одна истина. А еще: что абсолютная значимость и относительность не обязательно должны исключать друг друга, потому что значимость каждый раз абсолютна только в экзистенции, а относительность относится всегда лишь к объективному явлению мыслимого и высказанного.
3. Смысл несчислимости экзистенций.
- Все предметное в мире есть всегда некоторое единство, а кроме того, в нем есть счислимые множества. Я мыслю психический субъект как единицу (eins) и считаю, сколько имеется подобных субъектов в известной окружности; или же я мыслю мир человеческого порядка, в котором каждый есть не просто произвольная часть, но звено целого. Экзистенцию среди экзистенций я не могу мыслить таким образом. Экзистенция не существует как таковая; я могу поместить ее как явление в горизонт своего рассмотрения, причем у меня нет никакого объективного критерия, чтобы различить, что составляет экзистенциальное явление, а что - нет.
Поэтому, кроме не улавливающих никакого предмета знаков (signa) свободы, категории также применимы к экзистенции лишь неадекватным образом. Если бы можно было извне наблюдать за экзистенциями, то они были бы вначале, каждая, одной, а затем -множеством, и как таковые были бы исчислимы в категории количества. Но единство и множество - это предметные формы существования в мире, а не формы бытия экзистенции, о которой, однако же, неизбежно, но неадекватно, говорят в этих формах, и потому говорят в модусе вновь отменяющей речи (in der Weise des Wiederrückgängigmachens). Экзистенции существуют поэтому как многие, но не как исчислимые. Каждая экзистенция существует лишь для меня как экзистенция в коммуникации уникального незаменимого свойства, движущейся друг навстречу другу, а не конкурирующей. Объятый неопределимой темнотой, я есмь лишь как эта возможная экзистенция с этими другими экзистенциями. Даже и этот круг экзистенциального опыта не становится каким-либо целым; мысль же о царстве экзистенций как о тотальности, в которой я составляю звено, как определенная мысль беспочвенна.
71
Мертвые головы (лат.). Латинское выражение caput mortuum (мертвая голова) означает нечто не имеющее смысла, содержания или утратившее их, пустую бессодержательную форму. - Прим. пер.