Рассмотрение неравенства людей в явлении, в формах их жизни и их целях, в их сознании существования и в их фактическом мире, хотя и не может когда-либо передать экзистенцию, однако подчинено экзистенциальному интересу поиска себя самого. Что такое человек ; вообще - это я необходимо объясняю себе самому исходя из своей историчной ситуации. Я не исхожу ни объективно, из первобытного человека в диких народах, ни субъективно - из своих собственных, известных мне в знании или возможных, начал, или из повседневности »своего существования, но исхожу из высоких мгновений жизни как подлинного присутствия в настоящем. Только экзистенциальный интерес открывает нам глаза для настоящего видения мнимо примитивного у дикарей, существования и мышления первобытных народов, ступеней развития человечества, только из экзистенциального интереса я могу видеть историческую духовность как усвоенное и преодоленное мною или как чуждое, и обретаю тонкое чувство для различения характерологических или социологических типов, и вижу свой собственный пройденный путь и собственную повседневность.
Но рассмотрение сразу же теряется, как только экзистенция перестает говорить со мною. Исследующие в мире рассмотрения могут быть лишь путем, но не могут сами, уже как рассмотрение, настичь где бы то ни было экзистенцию. Было бы недоразумением, теряющим самые корни философствования, если бы экзистенцию мы, опять-таки, стали рассматривать в ее историчном явлении и устанавливали бы формы экзистенции как типы, многообразие которых в их взаимной исторической смене мы способны мысленно окинуть взглядом. То, что меняется и сменяет друг друга для объективного рассмотрения, это психологические характеры, картины мира, манеры поведения, социологически и экономические состояния, всемирно исторические ситуации и т.д.; экзистенция же - всегда одна и та же в ином обличье. На пути рассмотрения исторического я, только превосходя и уничтожая это историческое, достигаю историчного сознания как подлинной достоверности бытия.
Я всегда есть и то и другое: возможность экзистенции и рассмотрение. Для моего рассмотрения открывается театр всемирной истории, на сцене которого я вижу многообразие того, что было до сих пор возможно человеку, и доставшийся мне по наследству мир как один среди многих; как исторически уединенный (historisch Vereinzelter), я на сцене этого театра - один персонаж среди миллиардов. Но как возможная экзистенция я властен над всем этим рассмотрением, не входя в него однако в качестве объекта, и способен прийти сквозь и через него в соприкосновение с чужой экзистенцией.
Если, однако, это рассмотрение, вместо того чтобы остаться универсальной готовностью экзистенциального искания, превращается в нагромождение образов человека в его истории и в его возможностях, то оно уже не присутствует как самобытие в том, что оно видит. Это присутствие образованности (Dabeisein der Bildung), как зоркость к множественности, может в универсальности своего рассмотрения доходить до самой границы экзистенциального интереса и все же быть отделенным от него целой пропастью. Всемирная история, полагает Ранке, не есть случайное беспорядочное стремление (Durcheinanderstürmen) государств и народов. И содействие культуре также не составляет ее единственного содержания. Это - творческие, живые силы, нравственные энергии, которые мы замечаем в ней. Определить их невозможно; но можно созерцать, воспринимать их; можно произвести в себе сочувствие с их существованием. В жизни этих сил, их исчезновении, их оживлении, которое в таком случае заключает в себе все большую полноту, все более высокое значение, все более обширный объем, заключается тайна всемирной истории. Множественность наций и их литератур -это условие для того, чтобы история могла быть для нас привлекательной. Не то общество доставляет нам удовольствие и поощрение, где мы полностью владеем разговором, и не то, в котором все на одной ступени развития или в равной посредственности говорят всегда только одно и то же; мы чувствуем себя хорошо только там, где встречается в чем-то более высоком и общем многообразие самобытных натур, развитых каждая чисто в самой себе, - и даже - только там, где они в этот самый момент рождают это общее, живо соприкасаясь друг с другом и друг друга восполняя. И так же, если бы различные литературы слили воедино свои самобытные черты, результатом была бы только досадная скука. Соединение всех имеет основой самостоятельность каждой. Не иначе обстоит дело и с государствами, нациями. Из разделения и чистоты образования произойдет гармония.