Шестого он выступил по интернету. Телевидение тоже на сотне каналов транслировало. Но все его красивые, торжественные, чисто византийские фразы будто в песок ушли. В мировых новостях все это уложилось в одну строчку, даже о битве за Касимов писали больше. Референты внимательно следили за новостями, но толку было чуть: прогнозы матча клуба «Красный пятигранник» с римским «Аллегро канарино» волновали человечество больше, чем смена династии в Российской империи и чем девальвация рубля, в котором теперь содержалось два доллара, а не наоборот, как раньше. И то еще хорошо, что промолчал про крепостное право, про гладиаторские бои, запрет ислама и право первой ночи. Про отмену митатства, если оно раньше было тут. Про барщину. Про оброк… Хотя про оброк уже можно бы.
Организация в Нью-Йорке еще сессию не открыла, поэтому будто в рот воды набрала. Другая, тоже международная, «Монархисты без границ», что-то бормотала, но у нее влияния было меньше, чем у князя Марко III в Тристецце, да ведь и тот пока отмалчивался. Были и вопросы дипломатического признания, но с ними как раз Ласкарис, понимая шаткость своей позиции, разбираться не торопился. Он отложил это дело до коронации, но она тем временем пробуждала к жизни тот вопрос, которым всегда мучились императоры, причем более всех именно византийские. Это был вопрос правопреемника. Судя по старинным, плохо сохранившимся законам погибшей империи, в ней император назначал себе соправителя, и тот после его смерти сам выбирал себе соправителя, а тот, в свою очередь, выбирал следующего. Притом соправитель мог принадлежать и к другой семье: смена династии не происходила. Но за две династии до Ласкарисов, у Комнинов, закон о наследии через старшинство в роду все же был. Словом, чем хочешь, тем пользуйся.
Если чего Константину не хотелось, так срочно чего-то хотеть и решать прямо сейчас. Но надо было: во всех вариантах византийский наследник коронуется вместе с императором, соправитель он или нет, требуется только совершеннолетие. Что Василий, что Христофор шестнадцать лет уже пересекли. Клирономья, будь она проклята, что с ней делать?
Как там ни есть, а Василий мальчик был все же взрослый и послушный, Да и сам Константин надеялся, что завтра не помрет и чему-нибудь сына да успеет научить. Только бы Василий на коронации не опозорился, слабенький он с этой малярией, не надо бы ему в императоры, а кем заменишь? Смутная мысль о том, что еще какой-то выход есть, мерцала на грани сознания, но в слова пока не облекалась.
И выход нашелся. Хорошо подкованный в византийской истории император выяснил, что Роман I Лакапин, отметим, выходец из крестьян, да и далеко не он один, держал при себе двух цезарей, двух соправителей. Так что пусть Христофор и оболтус, но, может быть, из двух негожих один более-менее приличный получится? Константин сомневался, но другого выхода не видел. Только надо было доделать еще одну корону. Брильянты и рубеллиты в запасе были, так нечего им пылиться.
Но сейчас впереди всех прочих дел стояла коронация, без которой вовсе говорить было не о чем. Ее чин Ласкарис заготовил давным-давно. Все было давно спланировано и, как всегда во всем, на девяносто процентов не готово. Одной лишь церковной коронации новому императору было мало, он желал начать с другой, с провозглашения воинской славы, утверждения силы византийского оружия и себя как великого полководца. Он знал из семейной истории, что именно при первых Ласкарисах был возрожден в Византии древний обряд поднятия нового императора на щите, и еще впервые появился обряд миропомазания, и он понимал, что без всего этого не обойтись.
Сперва, как в Константинополе: Ипподром. Там Константина, стоящего во всех доспехах, шестнадцать воинов должны были поднять на серебряном щите. Серебряными доспехами он давно обзавелся, тренировался стоять в них. Но готового щита он в Россию не привез, предстояло из чего-нибудь его выплавить, притом из чего-то такого, что на две тонны не потянет, иначе даже самые дюжие китайцы поднять щит не смогут. А ведь его еще с ипподрома в Кремль тащить, а это чуть не три версты…
Послабление самому себе он решил сделать своеобразное: пусть тащат щит не шестнадцать китайцев, а тридцать два, и если кого грыжа прихватит, так сразу его подменять, потому как едва ли кто сильней китайцев найдется, да и рост у них одинаковый. Да только вот народ поймет ли?
В смысле вступления к речи, которую собирался произнести Ласкарис еще на ипподроме, — ликование трибун он решил пропустить, потом пусть ликуют, — лучше сразу начать каноническим: «Бог всемогущий и решение ваше, храбрейшие соратники, избрали меня императором государства российских ромеев!» Попробовали бы не избрать, но неважно. Разноцветных партий по колесницам пока московский ипподром не имел, Константин боялся обзывать дворян «голубыми» или «зелеными», да еще «красными» и «белыми»; слова эти по-русски что-то другое неправильно значили, но не было времени выяснять и подбирать другие расцветки.
Дальше там же положено будет принять на шею церемониальный обруч, а потом все четыре легиона, если так можно было назвать наемников, должны будут склонить штандарты и хоругви. Кстати, выяснить: а есть ли у них хоругви эти самые? Для себя он давно припас лабарум. Да, и попросить, чтобы обруч делали не очень тяжелый.
Дальше, как возложат обруч, пусть в Кремль несут. Жаль, в неправильные ворота, но в Спасские не пробьешься. Ну ладно. По дороге пусть встречают его кортеж разные нобили и землевладельцы. Прежние дворянские звания император собирался сохранить, и его канцелярия уже подсчитывала — кому какие земли и на сколько десятилетий дать в кормление вместе с крепостными и рабами. Что дарить принцам на коронацию — он пока не думал, потому как знал: что даст, то и возьмут. Наверное, старшему — киностудию, младшему бардак… правда, бардак он и сам устроит из чего угодно.
…А потом он со щита сойдет перед собором, широко перекрестится, облачится в царские одеяния — византийский далматик и тяжеленную порфиру, — потом зажжет свечи, пройдет к солее, помолится перед царскими вратами и взойдет во сретение патриарху. Что такое сретение, кстати? Ну ладно. Патриарх также выйдет на амвон, и в церкви водворятся «великое молчание и тишина». Патриарх прочтет молитвы, составленные применительно к чину миропомазания, — одни тихо прочтет, другие полным голосом, — после чего помажет крестообразно голову императора миром и возгласит: «Свят!» Окружение на амвоне повторит возглас трижды, а затем повторит его трижды и народ. Потом патриарх прочитает молитву над императорской короной и собственноручно, с благоговением, возложит ее на императора. Народ воскликнет: «Свят, свят, свят! Слава в вышних Богу и на земле мир! Константину-василевсу и автократору многая лета!» И — все, и вот он император с этого мига. Примерно с двенадцати тридцати, может, с часа дня — император!
Ну, потом в храме служба на русском и на греческом, патриарх лучше знает, что читать. Чертову уйму денег за эту корону отдать пришлось, да и камни бразильские — не дешевые вовсе. Скипетр тоже дорогой ужасно, а за державу вообще содрали семь шкур, обидно. Но потом будет вовсе в России никогда не виданное: коронование императора-соправителя старшим императором и патриархом, а потом — еще и третьего, причем уже двумя императорами! Держитесь, православные, мы еще покажем вам, что такое воинствующее православие!
Ну да, не забыть: соправителя тоже поднять на щите положено, а их еще и двое будет!.. Не напасешься на них серебряных щитов, пусть на том же самом таскают. Первый раз в жизни подумал барон о том, что у скупости русского царя, кажется, имелись причины.
Хотя у русского царя все же не было того чудесного вещества, которым располагал он: это был кокаин. Этот лист древние инки сжигали на жертвенниках, пытаясь уговорить своих богов защитить народ от светлолицых пришельцев. Боги, вероятно, балдели под кайфом и молитв не слышали. Отомстили европейцам не боги, отомстила сама великая мама Кока, однако и ей не по силам было отменить третий закон Ньютона насчет действия и противодействия. В итоге наследник престола империи, погибшей ранее, нежели Европа добралась до Америки, к началу XXI века от Р.Х. контролировал добрых две трети богатств мамы Коки и священным листом инков мог приструнить что угодно, стоило лишь определенным образом обработать его — вот и все, на две-три короны должно хватить.