Расслаблена была и свита императора, рассаженная на обозримом расстоянии. Банкир и контрразведчик что-то внимательно жевали, им явно не улыбалось то близкое будущее, в котором от военного безделья предстояло перейти к будничным делам времени мирного. Где-то подальше, но тоже относительно близко сидели братья Высокогорские, а между ними восточного вида девушка, едва ли из заведения какой-нибудь мадам. Дальше у стола просматривалась электронная Джасенка. Император, находясь вполне в теме, догадался, что дамы здесь нынче в основном ею и приглашены.
С грустью смотрел на происходящее военно-кулинарный ректор. Он вспоминал коронацию императора Павла, которой дирижировал его отец. При некотором сходстве все тут было другое: поддельное народное ликование, восхищение розданным кокаином, — надо же, ему самому купить предлагали, звон чужих колоколов, а главное — границы империи, сжавшейся от трех океанов до всего лишь некоторой части Садового кольца. Он понимал, что даже если природная русская династия пальцем о палец не ударит для возвращения Кремля, рано или поздно все это кончится не тем, чем двести лет назад, не бегством чужих войск из Москвы и погромами водочных лавок, а тем, чем кончились события здесь же еще за двести лет до того, когда войска пана Жолкевского без боя заняли столицу. Чуть ли не в точности четыреста лет назад их заперли в пределах Белого города и заставили отсиживаться там и виновных и невиновных, и поляков и бояр, в том числе, что интересно, и будущего первого русского царя из династии Романовых, Михаила. И ведь главной бедой тех лет в Москве не бесхлебица была, а отсутствие водки, хлебного вина. Сомневался Цезарь, что так уж много этой драгоценной субстанции припасла для себя Византийская Садово-Окольцованная империя. А кончится водка — та же самая империя подсядет на кокаин, и чем все начиналось, тем все и кончится. Хотя нет, скорее, опять-таки, как и в прошлый раз, все кончится банальным людоедством, и он на том пиру категорически не повар, полякам все же лучше было, надо отметить: у них имелись лошади, не деликатес, конечно, но все же еда, а вот автомобиль — штука несъедобная. А если к Москве подойдет регулярная царская армия, то никакие наемники византийца не спасут. И хотя ректор знал еще кое-что, чего ни в коем случае не должен был знать ни один византиец, картина нового Смутного времени не давала ему покоя.
От жирной и соленой русско-византийской еды, от бесконечных пирогов с козлятиной всем хотелось пить, но тосты следовали один за другим, и надувать трех императоров, лакая минералку или сок, было некрасиво. Однако совсем скисший от малярийного приступа Василий боялся блевануть, есть ничего не стал, — он отодвинулся от стола и горестно попросил у креола чашку мате. Дали. Зоркий Христофор заметил это и немедленно сделал вид, что уже надегустировался. Радости их компания императору не доставляла, и он отпустил сыновей по спальням.
Радость и вообще как-то растаяла в воздухе. Было начало десятого, и прожекторы скрещивались в небе в ожидании имеющего состояться через полчаса византийского салюта в честь коронации государя императора Константина I.
В смежном зале что-то одновременно маршевое и танцевальное лабал тот же оркестр, что и днем на площади. «Гимна не сочинили!» — с обидой подумал Ласкарис. Незримая порфира русских царей все сильнее давила на несгибаемые плечи мафиозо.
Он подумал, насколько спокойнее сейчас было бы в Мраморном море, в убежище на острове Антигони, где много лет назад он оборудовал надежное конференц-убежище для себя и близких сотрудников. Тем более — насколько идиллично сейчас в теплом, родном и любимом Ласкари на Сицилии.
Зря он проявил широту щедрой византийской души. В России спокон веков богатые бояре, кто за стол приглашен, у нового царя горшок каши покупают — деньги на него, то ли под него, кладут. Кто больше даст — того и каша, и хоть ешь ее, хоть в людскую отдай. А царю деньги. Нет, зря он прежнего царя за скупость корил. Деньги — они счет любят, и любой наркобарон туго выучил, откуда их брать.
Под Никольской башней у оборотней стоял непрерывный и многоголосый ржач: Выродков, опознавший в толпе на коронации своего прямого потомка, изображал происходившее в лицах. Ему, свидетелю коронации Федора Иоанновича и Бориса Годунова, Лжедимитрия и Василия Шуйского, было с чем сравнивать. Жрать здешней сверхъестественной публике полковник Годов пока что запретил что бы то ни было, кроме все той же гречневой каши на воде из-под Арсенальной башни, запретил под страхом увольнения. Не мог он уволить разве что итальянца-домового, всем же прочим приходилось принять инструкцию к исполнению. Дмитрий чувствовал себя определенно лучше и в сорок глоток рубал кашу. Катерина, глядя на него, нарадоваться не могла, хоть и было в хоромах из-за него тесно.