Ну, и кое-кто в эту ночь просто умер. Как? Как умирают все и всегда. Событие для Вселенной небольшое. Да и вообще тут говорить не о чем.
На рассвете, пока Джасенка Илеш еще дрыхла без задних ног в одинокой своей постели, проснулся и поднялся из ее тела прославленный борец за право всех знать все обо всех Кристиан Оранж. Не найдя другой одежды, он завернулся в купальное полотенце, налил с полстакана скотча, принял, потом толкнул и разбудил Джасенку. Она посмотрела на него так, как если б с ней захотела говорить ее поджелудочная железа.
— Что тебе?
Оранж налил еще.
— А то. Отрава уже действует. Пора, не то и себя упустишь, и меня, и этих всех своих.
— Цинну?..
— И ее тоже.
Не дав Оранжу ни секунды на то, чтобы спрятаться, электронщица напялила джинсы с заплатами на коленях и что-то вроде толстовки и вылетела в коридор. Судя по всему, она хорошо знала, что делает.
Оранж сиротливо остался в кресле. Джасенка же помчалась на кремлевскую кухню и потребовала немедленной аудиенции у ректора. Тот, как полагается любому виртуозу от кулинарного искусства, обходился без белого халата и провел ее к себе в кабинет.
— Господин Оранж… — начал он, видимо, уже находясь в теме.
— Ну да, Оранж. Не тяни кота за хвост, сыпь две дозы.
— Кому вторая?
— Кому, кому. Будто сам не знаешь.
Цезарь вскинул брови.
— Так ведь господин Оранж…
— При чем тут Оранж? У меня что, личной жизни нет?
Если бы и не намекнула Джасенка столь ясно на подругу, любой бы догадался, о ком идет речь.
Аракелян посмотрел на нее с тоской.
— Ну договорились же до вечера? А ну как заметит кто?
— Знаешь, не тебе помирать, гони дозу, другую сама отнесу.
Ректор достал из стола глиняный непрозрачный пузырек и отсыпал из него в мерный стаканчик примерно чайную ложку похожего на сахарную пудру порошка. Плеснул в стакан минеральной воды из стеклянной бутылочки, набрал жидкость в шприц и подал Джасенке с виноватым видом.
Электронщица с видимым отвращением, по-американски вонзила себе в шею иглу и жестом потребовала еще.
— Может, прислать ее к тебе?
— Ни в коем случае, — ужаснулся Аракелян, — тут же спалюсь, если ко мне вереница пойдет. И так-то токсикологов, всех четверых, сдать пришлось.
— Сдать?
— А как это называть? Разберется Тимоша, он у нас быстро с народом общий язык находит.
За окном, шумно гремя полными баками, проехал мусоровоз, увозя на свалку остатки вчерашнего пиршества, с кухни доносился звон перемываемой посуды.
Шприц был набран, пакет был насыпан, синяя бутылка получена и ко всему — запасные иголки, хотя от этой системы давно отказались во всем мире и пользовались одноразовыми. Успокоенная Джасенка побрела на первый этаж терема, где отсыпалась ее подруга. Войдя без стука в незапертую дверь, помимо подруги она обнаружила на том месте, которое считала своим законным, еще и князя Сан-Донато. Она ничего против не имела, но порция порошка была только одна, и она не знала, что делать.
Елим, вполне отдававший себе отчет, что в данном случае всего лишь ест краешек чужого пирога, хотел оставить подруг наедине, но Цинна его удержала:
— Ты куда? Без тебя не хочу.
— Тут на одного, — огорченно сказала Джасенка, знала бы она про такое, так просила бы на всех.
— А ты ему отдай, я сама схожу.
— Ну и все тогда?
Цинна откровенно оскорбилась:
— Как все? А еще один?
— Кто?
— Брат.
Уж на что считала себя эмансипированной электронщица, но чтобы просить порошковый чертов безоар на двоих любовников у своей же любовницы — было чему подивиться. Хотя после потери Игоря Васильевича Джасенка кое-что поняла и решила этой своей обретенной в византийских боях семье немного помочь. Без арясинского порошка экстракт протейских мухоморов, метамускарин, который царские гости принимали за соль, сахар, соду, ароматизатор или что еще, убивал человека в течение тридцати шести часов.
Джасенка по своим неперекрываемым каналам знала, что безоара у ректора хватило бы и на сотню человек, но спасаться массовым спасением утопающих готова не была.
— Уж решим сразу, кто тут достоин спасения. Только не очень тянем: хлипкие к шести занемогут, к десяти им конец, а таких, кто протянет двое суток, нет в природе.
Елим, о чем-то лишь догадывавшийся ранее, чувствовал, что его душа ушла в пятки и там ей неуютно. Догадаться, что русский царь настропалил на византийского императора мышеловку с отравленным сыром, можно было еще три месяца назад на Балканах за секунду, предположи хоть кто-то, что на подобный чисто византийский шаг способен советский учитель из средней школы, — так ведь быть того не может. Елим не понимал, что царь тут ни при чем, а при чем только братья Аракеляны и самый младший — более всех. Но в его существование редко кто верил.