— Нет. Я приобрела эту защиту в… гм-м, при тех же обстоятельствах, при которых стала высокой блондинкой. Насколько мне известно, такая защита непробиваема. Никто не может узнать, что я думаю. Однако это не мешает мне мысленно общаться с другими людьми.
— Значит, кроме нас, на свете есть еще телепаты?
— Да, и немало. Но они не такие, как ты. В основном они способны лишь обмениваться между собой мыслями. То, что с легкостью делаешь ты, — проникаешь в разум людей и свободно читаешь все их мысли, — они не умеют… Вернее, уметь-то они умеют, но это дается им с огромными усилиями и обычно заканчивается глубоким психическим шоком. В этом отношении ты выгодно отличаешься от остальных. Есть, правда, еще Дэйра — это та женщина, о которой я тебе говорила, — но она вообще случай особый.
— А ты? У тебя есть такие способности? Ведь если мы генетически идентичны, то они должны быть.
— Они есть, только находятся в латентном состоянии. Самопроизвольно они у меня не пробудились, а позже, когда я обнаружила их существование… словом, я решила их не трогать. Мне и без них хватает забот.
Это я могла понять. Если бы у меня предварительно спросили, хочу ли я слышать мысли и воспринимать эмоции окружающих людей, я бы еще хорошенько
подумала, прежде чем соглашаться. И, возможно, отказалась бы. Эти способности отгородили меня от всего остального мира, на протяжении многих лет я чувствовала себя отчаянно одинокой, а порой — и глубоко несчастной. Эти способности позволили мне узнать о жизни и людях много такого, относительно чего я предпочла бы остаться в неведении. Иногда я поражаюсь, почему я до сих пор не стала циником и не возненавидела все человечество…
— А у меня они почему пробудились? — спросила я. — Случайно или по твоей воле?
— По моей воле. Ты нужна была именно такой, какая есть.
— Для кого нужна? Для чего?
Софи наполнила наши бокалы вином и первая сделала глоток. Вслед за ней я пригубила свой бокал и с удовлетворением отметила, что вино полностью на мой вкус — хорошо выдержанное, в меру терпкое и лишь слегка сладковатое.
— Прежде всего пару слов об общей картине мира, — заговорила Софи. — Она гораздо сложнее, чем было принято считать в твою эпоху. Вселенная, какой ты ее представляешь — как совокупность планет, звезд, галактик и прочих космических объектов в замкнутом пространстве-времени, — это еще не все. Это лишь малая часть Большой Вселенной, которая состоит из бесконечного множества таких малых вселенных.
— Да, понимаю, — сказала я. — Мне известны гипотезы о параллельных мирах.
— Ну, «параллельные» — это слишком узкое определение. Оно подразумевает близость, подобие, чуть ли не одинаковость. А миры во Вселенной разные — бывают похожие, бывают лишь отдаленно напоминающие друг друга, а бывают и такие, между которыми нет ничего общего. Но даже схожие, почти идентичные миры по-своему уникальны. Вот, скажем…
Софи помедлила, очевидно, подыскивая подходящий пример. — Раз уж мы помянули Вечность, то писатель, придумавший ее, жил во многих мирах. В некоторых он был американским фантастом, в некоторых — русским, кое-где стал известным ученым-биохимиком, а в одном из миров он даже занимал пост президента государства Израиль… Впрочем, это так, лирическое отступление. Вернемся к нашему миру — моему и твоему. Он принадлежит к довольно многочисленной группе миров, где человеческая цивилизация возникла и развилась на третьей планете системы желтого карлика, расположенного на окраине западного спирального рукава Галактики. Такая группа миров называется Теллурианскими, от латинского Tellus — Земля. Примерно до конца XX — начала XXI века цивилизация в нашем мире развивалась по довольно типичной схеме, как и во многих других мирах этой группы, где преобладали так называемые «западные ценности» — выбор технологического пути развития, примат личности над обществом и этическая система, основанная на христианском и иудейском вероучениях. Тем не менее наш мир особый в этом ряду — он пока единственный из известных миров, где человечество при помощи научно-технических средств сумело вырваться за пределы родной планеты и начало расселяться по Галактике.
— А остальные?
— Остальные цивилизации этого типа либо гибли в результате глобальных техногенных катастроф, либо из-за тех же катастроф оказывались отброшенными назад в своем развитии, либо разочаровывались в своей системе ценностей и выбирали другую — восточный мистицизм вместо западного рационализма и коллективизм взамен индивидуализма. Это лишь наиболее распространенные причины — а есть и масса других. Так что наш мир смело можно назвать уникальным. Помимо этого, он обладает еще одной особенностью, на сей раз не очень приятной: в нем, единственном во всей Вселенной, нарушены причинно-следственные связи
— Значит, в остальных мирах они соблюдаются? Софи кивнула:
— Строго и неукоснительно. Принцип причинности — один из фундаментальных законов Вселенной. Прошлое это то, что свершилось и чего изменить нельзя; будущего как такового не существует, оно лишь создается в текущий момент, мгновение за мгновением; а единственная реальность — настоящее, через которое Вселенная движется из прошлого в будущее. Отсюда, — взмахом руки Софи как бы очертила все окружающее, — из сегментов Безвременья, соответствующих прошлому, я могу видеть Вселенную, какой она была раньше, при желании я могу наблюдать за ходом развития отдельных миров буквально от начала времен, с момента образования самого Безвременья. Но все это лишь картинки прошлого — не реальность, а ее отпечатки, хранящиеся в неком вселенском банке памяти, своего рода фильм о днях минувших. И только в нашем мире прошлое последних пяти веков обрело черты настоящего, оно стало изменчивым и многовариантным, его можно создавать и переделывать по своему усмотрению.
— Пять веков, это если считать от твоего настоящего?
— Да, от моего. От действительного, истинного настоящего. А ты находишься у самого начала этого критического периода.
— И почему же так случилось? — поинтересовалась я.
— К этому привели некоторые патологические процессы, происходящие во Вселенной. Их нельзя назвать однозначно негативными, но на наш мир они оказали весьма отрицательное влияние.