— Когда это было? — спросил я.
— Точно не скажу, — ответил Торн-Смит, — Когда я пришел к жене, часы в приемной показывали 16.06. Так что, когда мы выходили, было не больше десяти минут пятого.
— А тот паренек ушел до звонка или после?
— Кажется, до. Или во время разговора. Но никак не после.
— Понятно, — кивнул я. — Продолжайте, пожалуйста.
— В общем, мы поднялись на двадцать четвертый
этаж и там выяснили, что никто Светлану не вызывал. Доктор Петровский как раз был занят, но мы переговорили с его ассистентом, и он заверил нас, что результаты последних анализов вполне удовлетворительны и беспокоиться не о чем. Решив, что произошла какая-то ошибка, мы вернулись обратно.
— Когда?
— Опять же точно не скажу. Но жена говорит, что в двадцать минут пятого.
— И она не сообщила доктору о своем возвращении?
— Почему же, сообщила. Уходя, жена, как обычно, выключила свой интерком, а вернувшись, снова включила. Этого было достаточно. Доктор очень не любил, когда его отвлекают во время работы без крайней необходимости, а Светлана думала, что у него уже находится ваша подзащитная, которой было назначено на четверть пятого.
— Значит, — подытожил я, — ни вы, ни ваша жена не заподозрили ничего неладного и спокойно себе проговорили до половины пятого.
— Вернее, до шестнадцати двадцати семи. Я как раз посмотрел на часы, сказал жене, что мне пора уходить, и буквально в эту секунду появилась барышня Габрова. Она поздоровалась, извинилась за опоздание и объяснила, что сегодня вообще не хотела идти на прием, но затем все же передумала и пришла. Светлана по привычке записала время ее прихода.
— Прежде вы ни разу не встречались с моей подзащитной?
— Раз или дважды я видел ее, когда она приходила на прием к доктору. Я часто заходил к Светлане после
смены.
— А когда она заговорила с вашей женой, ее голос не показался вам знакомым? Торн-Смит покачал головой:
— Признаться, я как-то не обратил на это внимания. Светлана тоже. Только на следующий день мы сообразили, что ее голос очень похож на голос медсестры, говорившей по интеркому. — Встретившись со мной взглядом, молодой человек на секунду замялся и смущенно добавил: — Вообще-то мы не сами сообразили. На эту мысль нас натолкнул полицейский следователь.
— То есть вы не уверены?
— Нет, не уверен.
— А ваша жена?
— Она думает, что это была барышня Габрова, но утверждать под присягой не рискнет.
— В полиции не пытались давить на вас?
— Пытались, но не сильно, а потом махнули рукой. Наверное, решили, что у них и без того хватает улик.
С этим я не мог не согласиться. Улик действительно хватало. Дело Алены Габровой представлялось настолько очевидным, что прокуратура была готова передать его в суд присяжных уже через две недели после убийства. И только стараниями адвоката Стоянова, избравшего тактику бесконечных проволочек, начало слушаний раз за разом откладывалось.
— Хорошо, — кивнул я. — Что было дальше?
— Так вот, — продолжал Торн-Смит. — Светлана попыталась вызвать доктора через интерком, чтобы доложить о приходе опоздавшей пациентки. Ответа не было, и она решила, что за время нашего отсутствия у него возникло срочное дело и он вынужден был отлучиться. Нам даже в голову не пришло, что с ним что-то случилось. Барышня Габрова подождала еще четверть часа, может, чуть меньше, затем сказала, что ждать дальше бессмысленно, посетовала на потерю времени и собралась уходить.
— Как, по-вашему, она себя вела?
— По-моему, нормально. Правда, мне трудно судить о том, какое поведение для нее нормальное, но тогда у меня не возникло никаких подозрений… Знаете, господин адвокат, — доверительным тоном сообщил Торн-Смит, — когда позже я узнал, что случилось, то был просто поражен ее хладнокровием. За стеной, всего в нескольких метрах, лежал труп человека, которого она полчаса назад убила…
— Это еще не доказано, — строго заметил я. — Только суд может признать человека виновным.
— Да, да, конечно, — немного растерянно произнес молодой человек. — Я просто имел в виду… А впрочем, вы правы — не мне решать, совершила она убийство или нет. Это дело суда. Значит так, — продолжил он свой рассказ, — Светлана попросила барышню Габрову еще немного подождать и передала срочное сообщение на пейджер доктора. Но ответа не было, и через пару минут девушка ушла. А жена понемногу начала волноваться: доктор Довгань был очень обязательный человек и никогда прежде не подводил своих пациентов, даже если они опаздывали. Наконец она решилась заглянуть в кабинет, открыла дверь, вошла — и тут же испуганно закричала. Естественно, я тотчас прибежал на ее крик. Светлана стояла в двух или трех шагах от двери, а здесь, в этом кресле, сидел мертвый доктор.
— Вы сразу поняли, что он мертв?
— Ясное дело. У него во лбу была дырка, а в правой руке он сжимал лучевой пистолет. Помнится, в тот момент я подумал: ну вот, еще один доигрался со своим психоанализом.
— Вы решили, что он покончил с собой?
— Тогда это казалось очевидным. У меня и в мыслях не было подозревать убийство, пока я не услышал об аресте барышни Габровой.
— Вас это поразило?
— Если честно, то да. Никогда бы на нее не подумал.
Я рассеянно кивнул. Мои надежды, что осмотр места преступления даст мне хоть малейшую зацепку, развеялись как дым. А рассказ Владимира Торн-Смита в той его части, что касался поведения Алены Габровой, окончательно поверг меня в уныние. Присяжные сочтут ее хладнокровие свидетельством исключительной жестокости и без колебаний вынесут самый суровый вердикт.
Пытаясь выдать смерть доктора Довганя за самоубийство, Алена совершила целый ряд грубейших ошибок. Во-первых, полицию сразу насторожило, что выстрел произведен томно в середину лба. Последующий анализ отпечатков показал, что к гашетке пистолета прикасался только указательный палец доктора, а стрелять себе в лоб гораздо удобнее, когда нажимаешь на гашетку большим пальцем. Вдобавок Юрий Довгань был левшой, а пистолет он почему-то держал в правой руке.
Но это только во-первых. А во-вторых, хотя серийный номер на пистолете был тщательно уничтожен, проследить его происхождение не представляло труда. Он был зарегистрирован на имя Петра Габрова, майора инженерных войск в отставке. Сам господин Габров, когда к нему обратились за разъяснениями, был непоколебимо уверен, что пистолет лежит в его личном сейфе. Ясное дело, никакого пистолета там не оказалось.