В-третьих же, Алена, очевидно, редко смотрела детективные фильмы и не знала, что удалить отпечатки пальцев с поверхности предметов совсем не так просто, как это может показаться неискушенному в криминалистике человеку. И хотя пистолет, прежде чем его вложили в руку доктора Довганя, был тщательно вытерт, судебные эксперты без труда обнаружили на нем следы прикосновений пальцев Алены Габровой и Петра Габрова. Отпечатки Алены были свежие, ее деда — более ранние и совсем старые. Один из свежих отпечатков указательного пальца девушки находился на гашетке.
И в-четвертых. Компьютер медцентра автоматически регистрировал все внешние подключения к внутренней коммуникационной сети, поэтому следствию удалось установить, что звонок на интерком в приемной доктора Довганя был сделан не с другого больничного интеркома, а по комлогу, купленному накануне в одном из крупных ванкуверских торговых центров. Расчет был произведен наличными, но даже эта предосторожность не помогла моей подзащитной: обслуживавший девушку работник отдела хорошо запомнил ее — в частности, из-за броской внешности, а еще потому, что она платила наличными. Кроме того, обвинение располагало записью, сделанной камерами на входе в торговый центр; и хотя Алена Габрова шла мимо них быстро, отворачивая от объективов лицо, это ей не помогло.
Когда полиция получила сообщение об убийстве доктора, то, следуя своей обычной практике, немедленно распорядилась приостановить уборку и уничтожение мусора по всему зданию. Такая мера оказалась отнюдь не лишней: на полу в женском туалете на шестнадцатом этаже был найден окурок сигареты, которую, как засвидетельствовал анализ ДНК слюны, курила Алена Габрова. Эта находка подтверждала показания пациентки другого психолога, принимавшего на том же этаже; в промежутке между 16.00 и 16.15 она заходила в туалет и видела там молодую девушку с сигаретой. Девушка торопливо отвернулась к стене, но свидетельница успела рассмотреть ее лицо и впоследствии без всяких колебаний опознала в ней мою подзащитную.
Собранные доказательства позволили следствию реконструировать картину совершенного преступления. Как гласила официальная версия обвинения, незадолго до четырех часов Алена Габрова пришла в медицинский центр, поднялась на сорок шестой этаж, где находился кабинет доктора Довганя, и, спрятавшись в туалете, дождалась, когда из приемной выйдет предыдущий пациент. Затем позвонила на интерком в приемной, представилась медсестрой из гинекологического отделения и попросила Светлану Торн-Смит, которая была на шестом месяце беременности, срочно зайти к доктору Петровскому. Присутствие Владимира Торн-Смита (если, конечно, Алена видела, как он входил в приемную) нисколько не нарушало ее планов — она знала его и могла предположить, что он уйдет вместе с женой. Так оно и случилось.
После ухода супругов Торн-Смит путь был свободен. Алена Габрова, никем не замеченная, вошла в кабинет, убила доктора Довганя, вложила пистолет в его руку и покинула место преступления. На все это, включая попытку удалить отпечатки пальцев, ей понадобилось максимум пять минут, а секретарша с мужем отсутствовали по меньшей мере десять. Понимая, что у полиции обязательно возникнут вопросы по поводу ее отсутствия на приеме, и стремясь создать себе алиби, Алена не ушла сразу, а переждала некоторое время в каком-то укромном месте (может быть, в том же туалете, и может, именно тогда, а не до убийства, она выкурила сигарету, успокаивая нервы), после чего вернулась в приемную, где весьма убедительно разыграла сцену опоздания. И это едва не сошло ей с рук.
Для полноты картины недоставало только записей передвижений Алены по медицинскому центру. Как обнаружилось позже, в результате тонкого и умелого вторжения в местную инфрасеть все находящиеся в здании центра видеокамеры с 15.50 до 16.35 не функционировали, а на мониторы диспетчерской выдавались картинки, заснятые в этот же отрезок времени, но днем раньше. Поскольку больница — не банк и не министерство, то охранники особо не следили за мониторами и не заметили всяких мелких несоответствий. Насколько мне было известно, следствию так и не удалось доказать, что вмешательство в инфрасеть было произведено моей подзащитной, но прокурора это не сильно расстроило — у него и без этого хватало материала.
Я медленно прошелся по кабинету и остановился перед широким, на всю стену, окном. Улики неопровержимо указывал и на виновность Алены Габровой, но мало того — они свидетельствовали, что преступление было тщательно, хоть и неумело, спланировано. А за предумышленное убийство при отсутствии смягчающих обстоятельств по закону полагается «прочистка мозгов» — а выражаясь официальным языком, «необратимое медикаментозное подавление центров агрессивности». В общем, более гуманный и изящный вариант распространенной в древности лоботомии. Единственная надежда — на юный возраст моей подзащитной и на то, что мне удастся отыскать те самые смягчающие обстоятельства.
Я посмотрел на часы. Было без четверти двенадцать, а в половине первого мне нужно быть в Ванкуверской тюрьме для несовершеннолетних, где у меня назначено свидание с Аленой Габровой. Впрочем, я возлагал мало надежд на предстоящую встречу, по своему опыту зная, что клиенты редко бывают до конца откровенными со своими адвокатами. И коль скоро Алена скрывает правду даже от своих опекунов, то мне уж тем более не стоит рассчитывать на ее искренность. Ну разве что в ходе нашего разговора я найду достаточно веские аргументы и сумею убедить ее нарушить обет молчания. В конце концов, она умная девушка, очень умная — ее коэффициент интеллекта достигает 172. Вот у меня только 148 — и видит Бог, на недостаток ума я никогда не жаловался. Отвернувшись от окна, я сказал Торн-Смиту, что закончил осмотр, и мы вместе покинули бывший кабинет доктора Довганя, По пути к лифтам я поблагодарил молодого человека за то, что он уделил мне время, и попросил его не утруждаться, провожая меня. Торн-Смит попрощался со мной, выразил напоследок надежду, что на перекрестном допросе я обойдусь с ним помягче, и сел в идущий вниз лифт. А я отправился наверх к своему флайеру, мрачно думая о том, что взялся за безнадежное дело. У меня по-прежнему не было ни малейшей зацепки, позволявшей рассчитывать на благоприятный исход судебного рассмотрения.