Наутро мы проснулись свежие и отдохнувшие, все вчерашние неприятности казались нам лишь дурным сном. В конце концов, переживать было не о чем: узнав о происшедшем, Генри Янг немедленно приехал в гостиницу, взял ситуацию под свой контроль, и через три часа его стараниями труп бесследно исчез из номера. Что он с ним сделал и кто ему помогал, я не знала, да и знать, если честно, не хотела. Все это время мы с Евой просидели замкнутые в спальне, и я даже не пыталась «подслушать», что творится за стеной в гостиной. Я целиком доверяла Генри, к тому же совсем не горела желанием увидеть в мыслях его помощника (или помощников) не слишком приятные «картинки» того, во что превратилось тело Ньето.
Ева же, у которой отсутствие телепатических способностей с лихвой компенсировалось бурным воображением, под конец совсем расклеилась. Возможно, это было и к лучшему — если бы она сохранила ясность мыслей и спокойствие, то наверняка заподозрила бы, что мы с Генри знаем друг друга лично. А так Ева без колебаний поверила в мою сказку, что он знакомый моего знакомого, дельца игорного бизнеса с соседней планеты Катманду, которому я несколько лет назад оказала большую услугу, разоблачив одного очень ушлого шулера, регулярно приносившего убытки его казино. Еву, конечно, насторожили мои связи в полукриминальном мире, но это все же было лучше, чем если бы она догадалась, что я сотрудничаю с какой-нибудь официальной структурой вроде разведки или полиции…
— Вики, а ты заметила, что наш капитан положил на тебя глаз? — произнесла Ева, доставая из необъятной утробы чемодана стопку моих пижам, — Он с таким восхищением смотрел на тебя, что мне даже стало завидно.
Я повесила в шкаф свое парчовое платье и повернулась к ней.
— А почему завидно?
— Сама не знаю. На меня он никогда так не смотрел.
— А тебе хотелось бы? — с лукавой улыбкой спросила я. — Несмотря на то что он тебе не нравится? Ева покраснела.
— Я не говорила, что он мне не нравится. Просто у нас не сложились отношения. Да и вообще, речь не об этом.
— А о чем?
— На меня еще никто не смотрел так, как Конте на тебя. Бывало — с интересом, бывало — с любованием, бывало — с желанием, но никогда — с таким… с таким изумленным восхищением. Ты сражаешь мужчин наповал.
— И ты думаешь, что это доставляет мне удовольствие?
Она пожала плечами:
— Не знаю как тебе, но мне было бы приятно.
— Только на первых порах. А потом ты привыкла бы и перестала обращать на это внимание.
— Совсем-совсем?
— Ну, почти. Я, конечно, замечаю такие взгляды, но они меня совершенно не трогают. — А про себя добавила: «То же самое и с мыслями». — Ни удовольствия, ни раздражения — ничего. Только полнейшее безразличие.
Ева немного подумала, затем сказала:
— Это плохо.
— Да, это плохо, — согласилась я. — Даже хуже, чем тебе кажется. Вот, например, что ты чувствуешь, когда тебе говорят, что ты замечательно выглядишь?
— Мне приятно. Очень приятно.
— А мне нет, мне все равно. Я только делаю вид, что польщена комплиментом, а на самом деле мне хочется сказать: «Спасибо, но я и сама это знаю».
Ева снова задумалась…
— А по-моему, ты все упрощаешь, — наконец произнесла она. — Ведь вчера вечером и сегодня за завтраком ты реагировала на взгляды старшего помощника Василова. Не думаю, что тебе нравилось, как он на тебя таращился, но ты уж точно не оставалась безразличной.
Я покачала головой:
— Нет, Ева, это совсем другое.
— И что же?
На секунду я замялась.
— Он смотрел на меня как на старую знакомую, которая почему-то отказывается узнавать его. Смотрел — и словно бы ждал, что вот-вот я подойду к нему и скажу: «Привет, Билл. Как поживаешь?» Однако я ни словом, ни жестом не давала ему понять, что знаю его, и вот это сбивало его с толку.
— Так вы встречались и раньше?
— В том-то и дело, что нет. Во всяком случае, я его не помню, а память у меня хорошая. Разве что мы ходили на Аркадии в одну школу… да и то вряд ли.
Ева кивнула:
— Насколько я знаю, он коренной дамогранец. Может, хочешь, чтобы я расспросила о нем?
— Нет, не стоит. — Я снова повернулась к шкафу и достала из чемодана следующее платье. — В конце концов, это его проблемы, а не мои. Если ему нужно, пусть сам подойдет ко мне и напомнит, где мы виделись.
А если он в самом деле наберется смелости и напомнит, подумалось мне, то я даже не знаю, что ему ответить. Никогда еще «читаемый» человек не ставил меня в такой тупик, как Уильям Василов. Он был уверен… нет, более того убежден, что встречал меня на Терре-Сицилии и что я, направив на него парализатор, предупредила о заложенной на «Отважном» бомбе. Вернее, о том, что она будет заложена.
Разумеется, если бы в то время я находилась на Терре-Сицилии и узнала о готовящейся диверсии, то наверняка постаралась бы предупредить команду корабля. Именно команду — так как не исключено, что в это мог быть замешан кто-то из руководства СЭК, и только люди, летевшие на «Отважном» и обреченные на гибель, были чисты от подозрений. Но я ни за что не доверила бы столь важную информацию вдребезги пьяному человеку, который к тому же так трясся за свое новое назначение, что едва не позволил неведомым диверсантам сделать свое дело. Я бы скорее сообщила обо всем коммодору Конте…
А впрочем, что толку от этих «если бы» да «кабы»! Предупредили все-таки Василова, и, по его твердому убеждению, это сделала я. У него были все основания так считать: судя по тем «картинкам», что я выудила из его мыслей, девушка, явившаяся ему в пьяном угаре, была точной копией меня. Настолько точной, что ею могла быть только я… или моя потерянная в младенчестве сестра-близнец. Последнее объяснение представлялось мне наиболее простым и разумным, не предполагавшим сногсшибательных и совершенно антинаучных теорий вроде путешествий во времени. Кроме того, такой вариант устраивал меня и по чисто личным мотивам. Я всегда мечтала о сестре или брате, которые обладали бы такими же способностями, как у меня, мечтала перестать быть такой одинокой в этом огромном мире, разделенном на две неравные части — меня и все остальное человечество. Если бы нас оказалось двое, мы могли бы опереться друг на друга, найти поддержку и полное понимание… Думать об этом было настолько соблазнительно, что я даже боялась — боялась поверить в свою мечту, а потом разочароваться.