— Я сделал небольшую ставку на нашего щенка, — сказал он. — Будем надеяться, что не подведет.
Мы были единственными болельщиками на этом сборище, проявлявшими признаки волнения. Для остальных бега были развлечением; если их и интересовал исход соревнования, они это хорошо скрывали. Владельцы собак и зрители перебрасывались друг с другом через поле странными шуточками, которые все встречали дружными взрывами хохота:
— Эй, Макбрайд, где скипидар?
— А судья-то надел свои окуляры?
— Десять против одного за суку из Драмкуина, если она не околеет до старта!
— Соблюдайте правила, ребята, допускаются только трезвые собаки.
Маленький, легкомысленного вида человечек позади мамы пританцовывал на цыпочках и без конца ревел басом:
— Пришел черед выиграть О’Нилу! Пришел черед выиграть О’Нилу!
А с противоположной стороны поля человек, который, видимо, и был О’Нилом, извергал поток таких бранных слов, что мама поспешила нагнуться и громко сказала мне на ухо:
— Что скажет бабушка, когда узнает об атом! Подумать только! Я, папочка и ты — все на бегах! Подумать только!
Вдруг раздался свисток.
— Следите за второй клеткой, — едва слышно сказал отец. — Наша судьба зависит от стартового рывка.
Механик схватил рукоятку барабана и повернул ее. Собаки залились бешеным лаем. С другой стороны поля показалось подергивавшееся драное чучело зайца, протащилось перед клетками и поползло дальше. Я смотрел не отрываясь на вторую клеть, от волнения у меня свело живот. Вот раскрылись дверцы, и шестерка собак вырвалась на поле. Рывок щенка на старте помог ему выйти вперед на порядочное расстояние.
Первые мгновения были великолепны. Щенок, ошалев оттого, что вырвался на волю и почуяв сзади собак, которые, не в пример его домашним собратьям, изо всех сил старались угнаться за ним, весело тявкая, пустился во всю прыть. Хвост трубой, уши развеваются в разные стороны, спина изогнута в немыслимом прыжке, неуклюжие лапы так и мелькают — в каждом движении восторг. Щенок оглянулся раз, другой, третий, но вовсе не за тем, чтобы оценить расстояние, отделявшее его от соперников, а чтобы как-то уговорить их сократить разрыв. А псы, умудренные долгим опытом, не лаяли — бежали расчетливо, ровно. Я не сомневался, что наш щенок ведет бег в никудышной манере. Эти дельфиньи прыжки через каждые пять ярдов должны были измотать его на финише, а ему, видно, очень хотелось, чтобы собаки его догнали и затеяли шумную возню. Но все-таки он мог бы еще и выиграть: ведь бывает, опыт и хитрость отступают перед безудержностью молодости. Несмотря на все свои проделки и на полное пренебрежение к ободранному зайцу, болтавшемуся у него перед носом, щенок мог бы удержать первенство. Но когда было пройдено уже три четверти дистанции, щенок взял да и опозорил отца и нас у всех на виду. Он оглянулся, чтобы опять подбодрять собак, и по его радостной морде я догадался: он нас узнал. Он сбился с поги, склонил голову набок — убедиться, что не ошибся, — потом, забыв о веселой игре, застыл как вкопанный и вдруг ринулся к нам, дурашливо разинув пасть, приветствуя нас хвостом, крутившимся как пропеллер.
— Ах ты скотина! — взвился отец, стараясь не смотреть на щенка. — Неблагодарная скотина!
Выдержка иэменила-таки отцу, терпение лопнуло. Лицо его выражало сплошное разочарование. Ошарашенные неожиданностью всего происшедшего, мы стояли и несколько, мгновений остолбенело смотрели на пегого щенка.
— А забег уже кончился? — словно вспомнив о чем-то, спохватилась мама.