Выбрать главу

Махнула рукой жрица младшая Эрин:

- Боги с тобой, Михай, куда ж я гнать тебя буду? Ты сыну об отце большего моего рассказать сможешь. Да и Арнард с тобой человек хорошим вырос, вот и сына нашего таким же растить поможешь.

Обнялись они сердечно, да снова рядом сели, разговор продолжили.

- А своим-то передавала весточку о чудесном спасении?

- Хотела утешить отца с матушкой, да нет на то решимости, - ответила Эрин. – Что ежели правду кому выдадут, да так и пойдет известие. А в город-то все ездят, глядишь, и до дворца молва докатится. Мне сыночка под удар ставить боязно. Не одна я у них, еще две дочери есть, да внуков полня корзиночка, есть кем утешиться. А у меня одно богатство, что злата любого дороже будет, берегла его и беречь дальше буду. Ежели для сына спокойствия о родне и вовсе позабыть придется, так и позабуду, не задумаюсь.

- И то верно, княгинюшка, - ответил Михай. – Вместе беречь его станем. Родишь, и вырастим. Был мне его отец за сына родного, стало быть, теперь внука дожидаться стану. А коли ты жена сына названного, то и мне, выходит, доченька. Вот вроде и всё, что сказать хотел. Да еще чутка осталось. Душегубы твои изничтожены, как один до последнего, как напоследок Арнард приказать успел, про то мне охранник твой докладывал. Отомстил верный пес за издевки их пакостные. Хоть и ушел князюшка, да мужик слово-то свое сдержал, как поклялся пресветлому, так и сделал. А главный-то душегуб, что за честь рода своего боролся, и вовсе, как позорник последний, на бабе при жене живой помер.

С тех пор уж годков десять прошло с половиною, прижились княгиня с отцом своим названным, да сынишкой любимым. Одна печаль сердце гложет – не слыхать об Арнарде, даже око Ариды закрытым осталось, не дало краткого свидания. Видать, не пришло еще времечко…

Глава 2

Глава 2

 

Летит стрелой птица черная, распластала крылья смоляные, по ветру стелется. Над лесами высокими, над оврагами глубокими, да над реками, что тела свои, будто змеи извивают. А за реками лежит поле широкое, туда птица свернула да вниз глянула. А в поле шатры стоят островерхие, щитами круглыми украшенные. А меж шатров дымок сизый стелется, да воины вокруг костров устроились, ведут разговоры неспешные. Полюбовалась на рать великую птица черная, круг над полем сделала да и вниз полетела, хозяина своего углядев. А как к земле слетела, так на плечо ему и уселась, глазом желтым моргнула.

- Вернулся, Михай, - говорит хозяин, да и погладил птицу мудрую.

Стоит у шатра воин статный, на людей своих поглядывает. А глаза-то у него, будто лед стылые. Как заглянешь в них, так плечами зябки повести и хочется. Будто стужа лютая сквозь очи серые на тебя сама смотрит. В волосах темных прядь белая запуталась, словно инеем покрытая. На плечах накидка знатная, хвостами лисьими обшитая, да на груди медальон золотой висит, чин высокий подтверждает. Нет у воина ни добра, ни жалости, и любви согревающей тоже нет. А откуда любви взяться, коль душа на осколки разбитая, сердце в груди заморожено, да от памяти всего восемь лет последних. Имя вот только ему и осталось, на Арнарда отзывается.

А из любимчиков ворон один, кого прозвал он Михаем. А что за имя такое, спроси, не ответит. Просто вдруг с языка сорвалось, когда птенца из реки ледяной вытащил. Только ему кроха тепла последнего и досталась, отогрела да выходила. Верностью ворон за заботу платит Арнарду, а кто другой сунется, глаза враз выклюет. На людей недобро Арнард посматривает, а для птицы любимой слово ласковое всегда сыщется. Вот и сейчас поворковал с вороном да к большому шатру и направился, где царь и господин его проживает, воина верного дожидается.

У шатра царского стоят воины-охранники, глядят на прохожих с подозрением. Чуть опасность покажется, так мечи и вытянут, на защиту покоя господина своего, не задумавшись поднимутся. Без досмотра не пропустят к царю даже брата родного, все жилы вопросами вытянут. А пред Арнардом только поклонятся, да без слова лишнего в шатер пропускают. Нет у Алвора слуги преданней, чем рука его правая, во всех делах помощник проверенный. А коль про Арнарда кто слово худое скажет, того царь пороть велит без жалости, да только не нужна защита воину верному, сам любого в узел скрутит, не помилует. Такой он теперича князь пресветлый, про княжество позабывший.