Стоит Арнард подозрениям своим верить пытается, пальцы на ноже сомкнул. Ежели убить ведьму коварную, то всё как прежде станет.
- Как прежде, - сам себе сказал да назад к шатру направился.
Только и десятка шагов не прошел, опять остановился. Как прежде было, вспомнить пытается, да годы последние, как день один помнит, который с каждым утром сызнова начинается. Будто в болоте увяз по самую маковку, ни волны, ни всплеска в жизни не было. А уж за день один этот столько всего почувствовал, что и за целый год не вспомнится. Убрал с ножа руку, убить-то дело недолгое. Да поглядеть охота, что еще жрица удумает, как еще досадить попытается. Усмехнулся Арнард да и пошел к кашеварам, для пленницы своей похлебки походной взять.
А как у котла объявился, так кашевары черпаки и пороняли. Когда такое было, чтоб господин сам к ним являлся? Хоть и не прихотлив Арнард, а за едой всегда наложницу с воином отправлял. Вот и глядят они с изумлением, чего ждать не знают. Да только не ко времени кашевары удивляться начали, им гнев княжеский и достался.
- Что рты раскрыли, ворон ловите? Из них потом похлебки варите?
- Да что ты, господин высокородный? – охнули кашевары. – Чего велеть изволишь?
- Собирайте свое варево, да ко мне в шатер несите. Да на двоих готовьте, не один я.
Сказал так и первым назад направился. А как в шатер вошел, так кулаки и сжал – нет в шатре пленницы. Вновь на улицу выскочил, чуть кашеваров позади поспешавших не сбил.
- Где баба, что со мной в стан вернулась? – у воина рядом стоявшего спрашивает.
- Так государь к себе привести велел, - воин ответил да от Арнарда и попятился.
Вроде сам жрицу убить собирался Меченый, а как про царя услыхал, так и взъярился. К шатру царскому направился. А как подошел, так на секиры и напоролся.
- Пускать, - говорят, - не велено. Ты уж не серчай, господин высокородный.
- В порошок сотру! – рявкнул тут Арнард. – А после по ветру развею. Прочь пошли! – Да и оттолкнул стражей царевых, а сам в шатер ворвался…
А пока князюшки не было, дело вот как вышло. Осталась сидеть в шатре мужнином Эрин, да как ушел он, так задор весь испарился. Ссутулилась жрица, будто камень тяжелый на плечи лег, да и вздохнула тяжко. На ворона глянула:
- Что дальше делать станем? – спрашивает.
Сидит ворон, на Эрин глазами умными смотрит, да ответить не может. Не дано птице по-человечьи разговаривать. Поднялась жрица на ноги, по шатру прошлась, задумалась. Не хочется ей с мужем в игры играть, на грудь броситься хочется, да сказать, как скучала по нему душенька. Как ждала его, как к богине взывала. Про сына сказать желает, сердце отцовское порадовать, да рано еще. Не спешит Арнард очухаться, воспоминания первые прочь гонит, ее в колдовстве да чарах намороченных винит. А ведь видит Эрин, что треснула корка стылая, зажегся огонек памяти. Да уж больно сильна над князем власть Алвора, так и сдерживают его путы черные. Вот и хочется жрице, в чем подвох разобраться. Отчего царь проклятый, как пиявка присосался к Арнарду? Вон, людей у него сколько, да только пресветлый в почете оказался. А там, глядишь, лазейка-то и сыщется.
Снова уселась Эрин, о сыне теперь задумалась. Ох, и радость ему будет с батькой встретиться, ведь ждет Арн младший батюшку, о нем грезит. Вот и свидятся, обнимут друг друга. А как себе представила, так улыбка на устах и расцвела счастливая. А как расцвела, так и угасла. Наперед вернуть надо Арнарда, таким, как прежде был, вот задача главная, а там уж жизнь и наладится. Только вот врага лютого известит им надобно, да землю родную от волшбы его поганой очистить.
Тут полог в шатер и откинулся. Вошел мужик незнакомый, на жрицу пристально взглянул.
- Идем, царь великий призывает.
Не стала с ратником жрица спорить, самой поглядеть на царя надобно, силу его полную понять. Вот и вышла из шатра за воином, да Михай одну не отпустил, на плечо уселся, с тобой, мол, пойду, следить буду. Улыбнулась птице Эрин, да погладила ласково. Так вдвоем к царю и явились: жрица старшая, а при ней страж верный.
Встретил их Алвор, осмотрел с любопытством, да на стул и уселся, а жрицу стоять оставил.