- Вот и дочь моя, - отец сказал, да будто к месту припечатал. – Эрин у нас рукодельница, сама платье вышивала, ночей не спала, жениха желанного ожидая. Вот и дождалась.
Дождалась, да не того. А кого ждала, того сама же прогнать успела. Иную судьбу дух предрек, иного жениха выбрал. Да только как сознаться Эринке, что в ночь без спросу до озера тайного бегала? Без надзора и благословения, словно баба падшая. Вот и молчит, бедная, слезы унять пытается. Да вдруг и вспомнила, будто было еще предсказание, да о чем – позабыла. От волнения и страха перед озером слушала плохо, о женихе лишь грезила, вот и вышло так: есть слова заветные, а о чем – не ведомо.
- Эрин, - мамка в бок толкает. – Ты на дары-то взгляни, что жених привез. Чай, для тебя расстарался.
Подняла глаза Эринка, на нее все взоры направлены, а Тилис-то глядит так, будто от пирожка румяного откусить хочет. Неловко девке стало, опять глаза спрятала.
- Скромна дочь моя, - отец говорит, молчание прикрывая.
- Пусть поухаживает за нами девка, поглядим, как хозяйкой гостей привечать станет.
- Иди, - толкает мамка.
А в голове-то шальной уж задумка теплится: а ну как сейчас опозориться, глядишь, сами сваты уйдут, за неугодную посчитав. Да только как взгляд батькин Эринка заметила, так вредничать и расхотелось. Вот и взяла кувшин с наливкой хмельной, что матушка делала, да гостей и обошла, чарки наполнила. Так бы и обошлось дело, да только Тилис вдруг, когда девка до него добралась, плеча ее докоснулся. Вот и вздрогнула Эринка, наливку на скатерть вышитую пролила. А наливка-то на ягодах смоляники сготовлена, вот и поползло пятно уродливое по скатерти нарядной, по узорам вышитым.
- Криворукая невестушка, - заметил сват второй.
- Я ее напугал, - Тиль ответил. – Не виновата Эринушка.
- Ну, коли жених заступается, стало быть, и нам сказать нечего, - засмеялся сват первый.
Девка в Тилиса взглядом стрельнула. Заступился, выходит… Лучше бы уж отругал, глядишь, и обошлось.
- Прости, - говорит ей парень.
Кивнула Эринка, да отошла поскорей. А матушка уж блюдо в руках держит, сует дочери. Деваться некуда, вот и понесла на стол опять, да с поклоном поставила. А как хвалили уже не слушала, о своем думала. О сговоре печалится девка. А ведь и точно сговорит ее батька, куда ж деваться? Дочь-то перезрелка уже, не станет тянуть батюшка. И не видать ей боле взгляд дымных, что манят себе, будто навороженные. И не услышит шепота тихого. Быть Эринке женой кузнецовой. О-ох…
- К осени свадьбу и сыграем, - отец говорит. Услыхала Эринка, вскинула голову. К осени! Лето впереди, авось, передумает Тилис. Иль жених выгодный появится. Не оставит Арида-заступница, услышит мольбы своей дочери.
- На камне Бавлина клятву скрепим, - сказал сват первый.
- На камне? – охнула девка.
Мужики ее взглядами насмешливыми окинули, да и отвернулись, кто ж девку слушать станет? А у нее сердечко вдруг замерло биться – клятва нерушимая! Бог Бавлин отступников не прощает! Тут и Арида, жена его верная, не помощница. Пропала Эринка, ох, пропала.
- Согласен, - ответил отец, а дочь его совсем сникла. Слезы с трудом сдерживает. – На вечерней зорьке к жрецу в скит съездим.
- Дело, - важно согласился сват второй. – На закате Бавлин особенно милостив.
Ни жива, ни мертва Эринка со скамьи встала, куда мать усадила, да к дверям направилась. Опомнилась да снова в пояс склонилась:
- Дозволь, батюшка, из дома выйти.
Отец на сватов поглядел, после на матушку и кивнул:
- Ступай, дочь.
Степенно вышла за дверь Эринка. Хоть слезы глаза огнем жгут, а горя своего показать не хочется. Да и что за горе такое? Ведь всё разок купца видела, а он уж в душу и въелся. Вот напасть-то проклятая! Вроде радоваться надобно, что и на нее сыскался охотник, да только зверем завыть хочется. Пришли б вчера сваты, принял б их девка со смирением, а после ночи этой знать никого не хочется, один Арн на уме. Наваждение да и только.
Дверь за собой прикрыла да так с крыльца и не сошла. Куда идти, кому поплакаться? Унке только, так счастье у нее. Сговорились уж, наверное, с Видаром-то. Подруга с улыбкой к жрецам пойдет, а Эринка в слезах да со стонами. Как на Унку счастливую тьму с души обрушит страдалица? Нет, не пошла, на крыльце стоять осталась. В одиночестве слезы прольет, глядишь, легче станет.