Развернула коня, да прочь помчалась. Поглядел ей в спину Арнард, да с тоской и вздохнул, а слова-то сами собой вырвались:
- Лети, голубка моя нежная, да скорей возвращайся.
Глава 8
Глава 8
Ой, ты лес густой, лес дремучий, будто рать великая. Стоят елки да сосенки пики к небу вздымают. Дуб да ясень могучие, как богатыри древние, стоят не шелохнутся, корнями за землю держатся. А березки с осинами, что бабы голосистые на ветру стонут, к богам великим взывают. Есть в той рати лазутчики: ежи да зайцы прыткие. Есть и стражи строгие – медведи с волками злыми. А коль надо коварством да хитростью взять, так то лисы за дело берутся.
Нет у земли родной защитников лучше, нет охраны надежнее. Мужиков-то владыка к себе в подмогу созвал, княжества обездолил, да лес великий никто с места подвинуть не может. Ни владыка, ни ветер, ни даже дух черный. А в помощниках лесу реки широкие, да болота топкие. Как могут рать вражью задерживают, дают людям добрым вместе собраться, да деток малых со стариками слабыми с глаз долой убрать.
Вот и град стольный на земле Эльгидов к защите готовится, мужиков оставшихся к стенам своим призывает. Идут пахари да охотники, рыбаки и кузнечных дел мастера. Кто с мечом, кто с луком верным, а кто и с топором острым. А бабы-то с детишками малыми, да девки со стариками древними по домам своим прячутся, колы и вилы к защите готовят. За так никто пропадать не желает. Пусть разок, да ударить по ворогу лютому, пустить ему кровь горячую. Чтоб запомнили захватчики – нет им здесь милости, одно лишь презрение, да людская ненависть. Вот и точат серпы да ножи люди простые.
Всё ближе рать несметная, рать черная да страшная. И нет у той рати ни жалости, ни души светлой. Уж сколько дорог ими исхожено, мечи давно к рукам приросли, да всё не остановятся. Гонит их царь поганый, вздохнуть не дает. Вот и кипит в душах воинов чужих злоба лютая. И рады бы назад повернуть, да нет на то волюшки. Что велит Алвор, то и делают, на потребу богу черному кровь людей проливают.
Вот и до града стольного немного осталось, а там и деревня Озерная уж рядом стоит. Затихла деревенька в страхе великом, участи злой ожидая. Мужики к городу идти собираются, дома свои без защиты оставляют. Да только коль врага остановят, так и дома сберегут. Провожают их жены любимые, слезы льют без утайки. Мешочки с камешками к поясам подвязывают, чтоб Жизни подать смогли, от Смерти спасаясь. Уж рубахи мужиков от слез бабьих мокрыми стали, да жены-то всё не отцепятся. Не в путь дорогу – на погибель мужей отправляют. Вот и стонут, бедные, к Ариде-матушке взывают.
Оторвали мужики от шей баб своих, в седла запрыгнули, да вперед уж тронулись, только глядят, а навстречу идет им жрица Аридина, руки над головой вздымает.
- Стойте, люди добрые, пришла я к вам с помощью.
Подошла ближе жрица старшая, по лицам суровым взглядом мазнула, да до земли вдруг перед Веретом и склонилась:
- Здравствуй, батюшка. Дочь я твоя младшая.
Верет тут рукой и махнул, будто морок отгоняя. Глаза протер да снова на Эрин глянул. Стоит перед ним жрица старшая, в одежды ратные одетая. По бокам мечи висят острые, на груди око Матушки светом зеленым сияет. Волосы в косу собраны, да ремешком кожаным перевязаны. А волосы-то цветом, что орех спелый, да глаза, как небо синие. Глядит на отца жрица Аридина, да в очах ее мудрость светится. Нет уж былой мягкости, совсем иной стала.
- Утопла ж ты, дитятко, - слез с коня да шагнул к ней Верет, сам обнять не решается. Смотрит, глаз не сводит, да никак себе поверить не может. – Неужто Эринка моя?
- Я это, батюшка.
- Да как же так, дитятко?
- На всё воля Матушки нашей, вот и меня ее благость коснулась. Ей и служу в благодарность. – А там руки и раскинула: - Обнимешь ли дочь свою, батюшка? Или гневаться станешь, что молчком вдали прожила?
Ох, и трудно отцу-то увериться, что и вправду дитя видит родное. Схоронили уж они с Летой доченьку младшую. И корил себя сколько Верет, ругал за доверие. А после пил крепко, горе свое заливая. Да Лета в светелке дочкиной волком выла, Эринку оплакивая. А вот она и явилась вдруг, да не кто-нибудь, а жрица старшая. Стоит, на отца родного глазами знакомыми смотрит, руки протягивает. Живая…
- Дочка!
Так и прижал к себе Эрин батюшка, глаза пальцем тайком утер. Обняла жрица отца за шею, лицо на плече крепком спрятала, да слезьми и облилась. Ох, ты ж, батюшка родименький, душою любимый. Была дитем малым, на коленях держал, да сказки сказывал. С улыбкой следил за доченькой, душой с ней рос да радовался. От бед лихих да от горестей закрывал кровинушку. А теперь уж иней белый голову серебрить начал, да морщин суровых прибавилось.