- Прости ты меня, батюшка, что таиться пришлось. Не за себя радела, за душу другую, с нами кровью связанную. Ради сына любимого по себе вестей не давала. Думала, будет день радостный, тогда и встретимся, а вон как свидеться довелось.
- Эринка!
Бежит к ней матушка, что наседка твоя, руки, как крылья, раскинула. А вокруг шепоток изумленный слышится:
- Неужто и вправду Эринка воскресла?
Зарыдала мамка, дочь из рук мужниных вырвала. В глаза заглянула, да к сердцу, что сил есть и прижала. То воют бабы, то друг от дружки отпрянут, да глядят с жадностью. Уж и о рати черной забылось, да о времени смутном. Мужики с коней на землю спешились, бабы соседские рты ладонями прикрыли. Тут и сестры бегут родные, и Уна руками машет, да за сердце хватается. Вот оно счастье короткое посередь годины злой.
Дивится народ на чудо такое, да подойти не решается. Вроде и Эринка стоит перед ними, так ведь платье на ней жрицыно. А сестриц на части рвать, да с вопросами лезть не положено.
- Постойте, люди добрые, - отошла от родителей дочь найденная, да опять к народу воззвала. – Не на свидание я к вам сегодня явилась, не для объятий родительских, да слез дочерних. Привела меня беда общая, да дело важное. Нет у нас времени на объятья долгие, враг уж к Эльграду приблизился.
- Да что ж ты хочешь, сестрица старшая?
И рассказала им Эрин о сече Зареченской, чтоб слухи дурные развеять, да страхи лишние прочь отогнать. Пусть знают воины отважные, с кем сразиться придется. Чай, не духи проклятые, а люди обычные, вот и нечего думать напраслину, самим себе разум смущать. Слушают ее люди Озерные, рты пораскрыли, охают. А как дошла до врага плененного, так и возликовали дружно – есть она, правда! А коль Заречинские мужики сумели, так неужто Озерные хуже?! Приосанились воины, мечи крепче сжали. Верят в победу свою, а Эрин того и надобно – дух народный поднять.
А как закончила говорить про победу первую, так к иному делу перешла. Рассказала про место потаенное, где грозу переждать можно. Тут уж мужики совсем оттаяли, с улыбкой благодарственной на жрицу взглянули, да поклон до земли отвесили. Теперь уж и помирать не так страшно, коль дети да родня прочая не в опасности будут.
- Куда ж идти нам, сестрица старшая?
- На озеро Потаенное, - Эрин им отвечает. Охнули люди, да от нее попятились, а жрица сурово брови свела, да кулаки в бока уперла. – Иль не верите вы жрице Аридиной?
- Так духи ж там злые!
- Неприветливые. А как кругами водить станут?
- Не станут, - усмехнулась жрица да на Уну глянула. После за собой подале от всех поманила.
Отошла Эрин к дому соседнему, обернулась к подруге верной, да и замерла, с улыбкой на Уну спешащую глядя. Вот идет баба рыжая, волосы под чепец убраны, руки от работы тяжелой загрубевшие, а глаза, что звезды ясные, так добром и светятся. Со спины посмотришь, не признаешь егозы прежней, а в лицо глянешь, будто в юность светлую вернулась. На устах улыбка робкая, да взгляд-то открытый, в душу самую смотрит.
Обняла подружку Эрин, к сердцу прижала, та и захлюпала.
- Жива ты, Эринушка, жива, родненькая. А уж как сказали, что нет тебя боле, я ж ночей спать не могла, всё себя корила. Не повела бы на озера, не повстречала б ты князя пресветлого, да женой ему не стала. Жила бы женой кузнецовой, да жизни радовалась. Не сгубили бы душу чистую, ни пред кем не виноватую.
Гладит ее по спине жрица, улыбку не прячет. Ох, и радостно Эрин с подругой своей снова свидеться.
- Зря печалилась, Унушка. То судьба моя горькая, но иной мне не надобно. На всё воля богов наших. На роду так написано было: и озеро духово, и Арн мой пресветлый. Не кари себя, Унушка, всё, как нужно, случилось. И муж мне достался, о каком мечтать только можно, пусть недолго, но была я с ним счастлива, а коль будет Заступница милостива, то и снова счастливой стану. Ты-то как проживаешь?
Улыбнулась Уна, слезы стерла, да назад обернулась.
- Вон, Видар мой стоит, сына старшего по головушке треплет, а там дочки мои, а с ними матушка, на руках сына младшего держит. Хорошо живу, подруженька, ладно. Коль не беда бы поганая, так и вовсе плакать не о чем. А теперь вот и ты нашлась, значится, есть правда на свете. Еще б лихо черное миновало, чтобы муж мой любимый живым домой вернулся, да отец в сече лютой не сгинул, тогда и богов бы тревожить не стала.