- Отворяй Врата, мне они теперь неподвластны.
Взялись за руки сын с матушкой, за дверь поспешили. Арнард тут путь к озеру и открыл. Призвала сестер жрица старшая, они на зов и кинулись. Махнула им рукой Эрин, а сама в дом воротилась, за ней следом сестры вошли, на покойников поглядели, да на старшую сестру взоры направили, ждут, что прикажет. А как сказала им Эрин, так все вместе да с Михаем князя из избушки на свет белый вынесли. Следом Арн младший вышел, а на руках его меч отцовский да ворон черный. Притих Михай малый, к груди сына княжьего прижался, новому другу доверился.
Да только опустил ей к ногам своим малец пронырливый, рядом меч устроил и назад обернулся. Поглядел на избушку ветхую, о втором покойнике подумал, да и шепнул, пока не слыхал никто:
- Надо очистить землю родную от погони черной. Чтоб и памяти о нем не осталось. Пусть исчезнет в воде ледяной, да топью после накроется.
Тут и заскрипел домишко старый, покачнулся, да как был, так под воду и ушел, только мокрое место осталось. А вместе с ним исчез и царь поганый, что дни свои на полу земляном окончил. Хотел жить долго Алвор, да сам себя перехитрил. Не того себе в помощники выбрал. За силой чужой гнался, а воле, что крепче колдовства быть может, не думал. Вот и промахнулся прислужник Черного, теперь уж узнает душа жестокая, каким ласковым со слугами нерадивыми бог его бывает.
Отряхнул руки Арнард младший, опять ворона поднял, меч прихватил и к остальным направился. А жрицы уж уложили на землю князя старшего, да вокруг него встали, за руки взявшись. Лица к небу подняли, да молитву Ариде-заступнице шепчут. Засияли обереги светом слабым, да только чем говорили громче сестры, тем сильней око Матушки разгоралось. А как слова заветные вскрикнули, так сияние и полыхнуло. Окутало тело Арнарда, будто младенца спеленало.
- Вернут ли батюшку? – князь младший шепчет.
- Коли боги позволят, то вернется соколик наш, - ему первак отвечает.
- Так пусть вернут, мне отец нужнее будет.
- Вот и проси о том Бавлина, - учит Михай. – Помоги сестрам и матушке. Они к Ариде взывают, а ты Отцу нашему обратись.
Послушался Арнард, глаза к небу поднял, да и просить начал:
- Ты верни мне батюшку, Бавлин великий, а тебе ратником самым отважным стану. Не посрамлю я стягов твоих заветных, первым в сечу кинусь. И до смерти своей честь твою беречь стану и имя славить. Нет бога сильней, чем ты Отец наш. Хоть и суров ты, да справедливый. Почто тебе мой батюшка? Я ж его всего разочек один и видел, а пожить с ним сильно хочется. У всех отцы есть, один я одинешенька, только Михай да мамка любимая. Михай стар уже, а матушка и вовсе баба, хоть и жрица жены твоей. Покуда вырасту, кто нам защитником будет? Только на батюшку моего надежда и осталась. Не отнимай, бог великий, кормильца нашего, а я ж совсем хорошим быть обещаюсь. Вот на то тебе слово мое крепкое.
А пока жрицы волшбу творят, да Арн молится, Михай в песке камешки сыскивает, да для Жизни складывает, чтоб было ей чем Смерти ответить. Была б свеча и ее бы зажег, а так на свет души негасимый надеется. Пусть он станет путеводным огнем в дороге Арнарду старшему, чтоб не сбился с пути своего князюшка, да к семье воротился. А большего Михаю и не надобно. Лишь бы поглядеть еще чуток на счастье чужое, что своим давно уж стало.
Глядит Эрин на мужа любимого, сияньем ока богини укрытого, каждый денечек их вспоминает. И про то время, когда юными были, и про день один, что рядом с Арнардом побыть успела, когда в стан царский ее пленницей привез. На устах ее улыбка ласковая, а из глаз слезы всё катятся, остановиться не могут. А пока вспоминала, сияние меркнуть стало. Тут жрица старшая глаза и закрыла, до боли руки сестер сжала. Губы кусает, Ариде истово молится. Сейчас и решится судьба ее: быть ли счастливой женой, иль стать вдовой горемычной.
Стучит сердце тревожно, в ушах отдается. Не слыхать вдруг стало ни ветра шального, ни плеска вод озерных, ни бормотания Арна младшего, ни шороха песка под ногами Михая, да же сестер молитвы притихли. Слушает Эрин, а будто оглохла вовсе, только сердце бухает. Хочет глаза открыть, а боязно. Стоит сама себя уговаривает, да только крик сквозь стук прорвался:
- Батюшка!
Распахнула глаза Эрин, да на ногах не устояла, так и упала на колени, подле князя пресветлого. Ладонями лицо закрыла, да и завыла, будто зверь одичалый. А ее по волосам рука теплая гладит, да голос слабый с насмешкой доброй спрашивает: