- Да, - кивает дочка. – Хороший муж, всем на зависть.
Кузнечиха-то тут и расцвела, руки к груди прижала, да на Эринку с умилением глянула. Тут уж и Лета стоит довольная. Глазом подмигивает, да на сватью указывает. Смотри, мол, а я что советовала? Девка улыбку выдавила, матушку радуя, да голову опустила. Вроде и смущенная, да за румянцем горечь прячется. Нет сил у страдалицы в глаза-то врать. Нет в ней ни счастья, ни радости, боль одна. Хорошо живет купец, да того Эринке не надобно. Вот и прошла дальше, от матушек скрылась. Ходит по дому неприкаянная, будто поглядеть хозяйство хочет, а Лета с Нельгой отстали. Стоят, о своем шепчутся. Да Эринка и рада, никто над душой не стоит.
Бродит по дому чужому девка, ни на чем взгляд не задержит. Богат дом купцов. И птица, и скотина есть. Добра всякого под самую маковку, чего только не нажито. И садик-то поболе, чем в доме охотника будет. И пирогами пахнет вкусно, аж живот бурчит. Вот бы тут и порадоваться, что богатство такое в руке плывет. Да только нет радости. Чужое добро глаза не застит, о своем душа болит-печалится. И зачем дали клятву священную? Теперь уж и не скажешь, о чем страдается…
А пока по дому бродила, дверь скрипнула – пришел кто-то. Мамок обоих не видать совсем, даже голосов не слышно. Вот и опешила девка. Вдруг хозяин пришел? О чем с тестем говорить, как держаться? Тут шаги тяжелые и приблизились. Не кузнец пришел, сын его. Да только от того не легче. Остановился Тиль, на невесту свою смотрит.
- Здравствуй, Эринушка.
- Здравствуй, Тиль.
Ответила и взгляд отвела. А жених-то сговоренный глядит всё, глаз горящих с не сводит, так и жжет, как углями горячими. И так повернулась Эринка, и эдак, а от взгляда тяжелого никак не спрячется.
- Дай воды напиться, - просит Тилис.
- Дома ты, знаешь, где ведро с водой, а мне не ведомо, - отвечает девка сердито и совсем отвернулась.
Подошел к ней Тиль, да Эринка отшатнулась. Боязно стало, что опять ручищи распустит, да непотребство учинит. Поймал ее Тилис за руку, хотел повести за собой, но уперлась девка. С гневом глянула. И чего опять удумал, медведь без совести? Сердится невеста, а жених улыбается:
- Не обижу, Эринушка. Покажу, где вода стоит. Пить охота больно, а из твоих-то рученек вода слаще в два раза станет. Не откажи, солнышко ясное.
Кивнула девка хмуро, за Тилем пошла. А у самой внутри пожарище. Того и гляди из ушей дым повалит. Вырвать ей руку хочется, да на край света сбежать. Да только ведь клятвой Бавлину, будто лошадь стреножили. За ради сродников терпит, чтоб беда их не коснулась. Идет за Тилисом, терпит молча. А он руку невестину лапищей сжал, да бережно, словно раздавить опасается. Силищи-то немеренно. На Эринку поглядывает, улыбается. Ей волком выть хочется, а ему радость одна.
Шли недолго, до ведра с водой. Рядом на гвозде ковшик висит. Тилис остановился, ковшик подал и в глаза заглянул:
- Дай воды напиться, Эринушка.
Из ведра зачерпнула девка, да сунула жениху, не глядючи. Ковш-то Тиль принял, да по руке Эринкиной пальцами скользнул. Она опять дернулась, парень и отступил. Да никак пить не начнет, всё на невесту смотрит.
- Что ж не пьешь? – ворчит Эринка. – Иль жажда прошла?
- Не поможет от моей жажды вода, ненаглядная, - Тиль отвечает. – Как до осени дожить и не ведаю. Глаза закрою, тебя вижу. Открою, и снова мерещишься. Крепко полюбилась ты мне, Эринушка. Хоть в огонь за тобой, хоть в воду. И хорошо, что никто дорожку не перешел, другой мне ненадобно.
Глоток сделал, да ковш в сторонку отставил. Эринка и охнуть не успела, за плечи взял. К себе притянул, да ручищей могучей к груди прижал. От одежды дымом и железом пахнет. Не вдохнуть полной грудью, не отстраниться. Стоит Эринка, сердце Тиля слушает. А оно стучит, как заполошное – волнуется парень.
- Нет мне жизни без тебя, желанная, - говорит снова. – В душу въелась. Уж сколько годочков только о тебе думаю. Не отталкивай сердца моего, не отворачивайся. Я всё для тебя сделаю. Счастливей тебя не будет на свете этом, обещаю, Эринушка.
- Да как же ты меня счастливой сделаешь, коли сердце мое не лежит к тебе? – Эринка воскликнула. Да и охнула девка, как рука парня сильней жать стала. И сам как каменный стал. – Что ж творишь ты, Тиль? Больно!
Отпустил. На шаг отступил, да на руки свои взглянул растерянно. Подальше отойти от него Эринка хотела, да Тиль в один шаг догнал. К себе развернул и лицо невестино ладонями сжал:
- И мне больно, Эринушка. От слов твоих больно. Ничего, - говорит, - ждал столько и еще ждать смогу. Увидишь, что не враг я тебе, до осени-то привыкнешь. А коли не полюбишь в ответ, так моей любви на двоих хватит.