Вывернули на площадь озерные, да так и ахнули. Стоит храм красоты невиданной. Стены каменные, белые. А по стенам узор рунами вьется, серебром сияет. Ворота большие, чеканные, а в них дверка узкая. Стоит у двери жрица Аридина. На плечах плащ зеленый накинут, волосы в косу толстую собраны, да тесьмой перевиты. На груди знак круглый, а в нем око с изумрудом. Зеленые глаза у Матушки. Вот и зрит она с груди прислужницы верной. На поясе жрицы два меча коротких навешано – стражница. Испокон веку так принято. Сильны дщери Аридины не только в знаниях тайных, но и в дело ратное годятся. Коли надо, себя защитят, а то и в поле бранное выйдут. Бывало всякое.
- Ну, идите, невесты, - Лета велела. Тут и Тиль спешился, но Верет его удержал. Как глянул сурово, так кузнец на месте остался.
Взяли девки дары свои, да к храму направились. Идут, робеют, на стражницу смотрят. А то оглядела невест и с дороги прочь отошла. Да только войти не успели, дверь сама отворилась. Сама княжна из храма вышла. Глядят на нее Унка с Эринкой, любуются. Хороша дочь княжеская, только ликом бледная. А как глаза подняла на девок, так и обомлела Эринка. Очи-то, словно дым, серые! Пригляделась девка, и чертами с купцом схожа. И чем дольше смотрит, тем больше Арна видит. Вот уж диво-дивное! И княжна остановилась. Бровь точеную изломила, на Эринку глядит с удивлением.
- Что глаза пялишь, дура? – зашипел тут ратник подоспевший, рукой замахнулся, да тут Тиль не выдержал, заревел, как медведь взъяренный:
- Не тронь!
Опешил ратник от кузнецовой наглости, руку опустил, а Эринка очухалась. На колени пред княжной бухнулась, лбом в плиты каменные уткнулась.
- Прости ты меня, пресветлая, деревенщину глупую. Не по злобе я, от нерадивости.
Ничего княжна не ответила, дальше пошла. Унка над подругой стоит, пополам согнувшись, поклон держит и шепчет испуганно:
- Чего ты, Эринка, ум растеряла?
- Ох, Унка, как в огне я, - шепчет страдалица. – Княжна ликом один в один, как мой купец.
Распрямилась девки, вслед княжне смотрят. Да тут шум поднялся, они к родным повернулись. А там уж ратники кольцом вкруг телеги встали. Верет с Халом Тиля с боков обступили, от стражников прячут. Мамки руки к храму простерли, голосят горестно. Сердце беду и почуяло. Не до храма теперь, к родным подруги кинулись. Народ по краю площади собираться начал, глазеют, пальцами тычут. Да только конь вороной к сваре выскочил. На спине всадник грозный сидит, глядит сурово.
- Кто скорби княжьей мешать удумал?
- Они, вот, - тычут ратники, - к горю княжескому без уважения. Девка княжне не кланялась. Хотели дуру к почтенью принудить, парень ейный грозить стал.
И ведь ни слова кривого, так всё и было. Так, да всё одно иначе. Эринка в изумлении пнем стояла, вот спину-то согнуть и не додумалась. А Тиль невесту от побоев сберечь хотел. Где ж тут княжне поругание? Да только не стали и слушать, велел на суд к перваку вести. А первак-то по-простому будет, а по ученому – приор, значится. Советник первый, да помощник князю пресветлому. Окружили озерных ратники, мечи вытащили, деваться и некуда.
- Что ж, охламоны, наделали? – причитает мать Ункина. – Чего теперь будет?
- Не вой, - Хал прикрикнул. – Первак разберется.
Тилис так волком на воинов и смотрит, будто худого ждет. Собой Эринку закрыл, отходить не хочет. Девки за руки взялись, по сторонам озираются, да на ратников глядят с опаской. Чего ждать – не ведомо. Лета вздыхает тяжко – вот в храм и съездили. И что ж за напасть такая? Как к Ариде отправятся, так со стражами разругаются. В первый раз повезло, так во второй всей гурьбой попались. Мужья жен за плечи обняли, успокаивают. Так и дошли до дворца княжеского. Да только не в двери передние, в подвал повели.
Там в узилище и оставили для допроса строго. Обернулась Лета к дочери, глаза гневом сверкают, того гляди, в волосы вцепится. Заступил ей дорогу Тилис, невесту спрятал, а Верет жену удержал:
- Не бранись, Летушка, легче не станет. А ты, Тиль, невесту защищай, да меру знай. Я за жену и приласкать могу, не обрадуешься.
Повинился Тилис, склонил голову. Тут дверь и открылась. Обернулась Эринка, ахнула, Михай идет. Весь из себя важный, одежды на нем дорогие, смотрит строго. И что тут забыл? А Михай-то к столу подошел, да оглядел ослушников. На Эринке взгляд остановил, да и поманил к себе стражника. Шепнул что-то, тот головой кивнул, да убежал споро. Тут батька Эринку по затылку стукнул, она пополам и согнулась. Все уж кланяются, одна она в удивленье стоит. И кому кланяться-то? Прислужнику купцову! Вот уж чести много.