Заржал конь, на дыбы поднялся, крепкой рукой остановленный. Затанцевал, гривой тряхнул да и развернулся. Замер как вкопанный, и я стою, на всадника сероглазого гляжу, шевельнуться не смею. Но вот конь быстроногий шаг сделал, второй за ним, а я и попятилась. Страшно мне стало, что князю пресветлому скажу? Как в глаза глядеть буду? А что он ответит? Вдруг сердечко бедное насмешкою растопчет?
Всё ближе ко мне конь княжеский, не выдержала, развернулась я и прочь побежала. Впереди луг широкий, на нем стадо деревенское пасется. Не побежала я туда, разговоров опасалась. В лесок свернула. Бегу, ног под собой не чую. А позади снова конь ржет. Обернулась, спрыгнул на землю Арнард и следом бросился.
- Стой!
Да разве остановишь ветер-то? Вот и я мчалась, что сил было. Между деревьев, как заяц петляла. Ногу ушибла, веткой щеку оцарапала, а не остановилась. Через поваленный ствол перемахнула, а за спиной сухие ветки трещат под княжескими сапогами. И чего привязался? Быстро бежала, с ветром споря, да пресветлый быстрей ветра оказался. Нагнал, ухватил, да так и покатились по земле, сор опавший собирая. Перевалился Арнард сверху, руки мои по обе стороны от головы прижал. Лежим, друг на друга смотрим, дышим тяжко. Глаза князя шальным огнем горят, на щеках румянец. Красив пресветлый, аж душа заходится.
Склонился вдруг да губы мои своими устами накрыл, охальник пресветлый. Охнула, а отвернуться силушки нет. Так и лежу, глаза изо всех сил зажмурив. Я пошевелиться боюсь, а он целует. Вздохнул прерывисто и откатился в сторону, руки освободил. Опомнилась, на ноги вскочила, хотела снова бежать, да не побежала, земной поклон отвесила, как полагается. Поклонилась и стою, жду дозволения разогнуться.
- Хватит, - досадливо сказал пресветлый. – Посмотри на меня.
Я и распрямилась, голову к Арнарду повернула, а саму злость взяла.
- Как велит пресветлый, - сказала с издевкою и не испугалась даже своей дерзости, до того гнев жгучий в крови кипел.
- Прекрати, - стоит, глазищами сверкает, а у самого взор сердитый. Не нравится.
А вот и мне не нравится. Замерла, перед собой глядя, жду новых повелений от господина.
- Да, солгал, - сказал, как топором ударил. – А если б князем назвался, а не купцом, что было бы?
- А ничего бы не было, - ответила сердито. – И жила бы спокойно, сердце бы не болело.
- А у меня не болит?! – подступил близко, за подбородок взял да голову мою кверху задрал, чтоб в глаза заглянуть. – Ты тоже лгала. Почему про жениха не сказала?
- Ты бы сватов прислал? – и вновь не сдержала издевки. – От купца ждала их, надеялась, а от князя, боюсь, ждать буду до старости, да так в девках и помру.
- Купцу ведь тоже не сказала, почему утаила?
- Купец тоже со сватами не спешил, - усмехнулась невесело и головой мотнула, отвернулась.
- Да куда уж спешить, когда место занято, - в голосе княжеском яд так и плещется, аж потравиться страшно стало.
- Хватит, пресветлый князь, по что душу мою тревожишь? Я веру таила, что любишь меня, что быть мне женой твоей, боялась, что отвернешься, коли про жениха скажу. А ты сразу знал, что не быть нам вместе. Знал, а всё равно пришел. Зачем покоя лишил? Зачем забавлялся над глупой деревенщиной? Повеселился? Вот и ступай в свой дворец!
Выкрикнула напоследок, а у самой уже слезы от обиды по щекам бегут. Стиснула кулаки и прочь пошла. Только снова догнал, за плечи взял, к себе развернул. Голову ладонями теплыми сжал, в глаза смотрит, взор горящий по лицу моему блуждает, словно на всю жизнь наглядеться хочет.
- Не забавлялся я, - сказал, наконец. – Я над собой посмеяться могу только, не над тобой. Тогда на дороге повеселился, врать не буду. Смешная ты была, как пичужка взъерошенная. Даже не всерьез обещал прийти. Потом беда с братом, поиски, совсем забыл, а в городе увидел, как огнем обожгло. Вроде спина склоненная, я а знаю, что ты. Покоя совсем лишился, потянуло на птичку-невеличку еще раз взглянуть. Как приворожила. Только точно знаю, что нет колдовства, дух родовой бы не допустил, от чар очистил. Как смог, так и приехал в деревню. Мгновения до встреч наших считал, мчался, сломя голову. С отцом повздорил, на Михая накричал, матушке с сестрой отказал в утешении, к тебе рвался. Совсем забыл, что между нами мое рождение стоит. Забыл, понимаешь? Дел по горло, а я о тебе думаю. Того, кто обидел тебя, нашел, наказал. Приказал, чтобы Эринку из деревни Озерной с родичами не задерживали, в храм пустили. Мне б таиться, а я обо всем забываю, одна ты перед взором стоишь. Когда в допросной увидел, понял, что теперь знаешь, кто я. Думал, удавлю змея Михая за то, что открыться заставил. А потом про жениха услыхал… Больно было, Эринка. – Отошел от меня, отвернулся, к дереву плечом привалился. – Ревность душила, обида за то, что меня, дурака, за нос водила и лгала бессовестно. В глаза смотрела и лгала! – кулаком по дереву ударил и снова ко мне повернулся, а я и отшатнулся, столько гнева в очах серых плескалось. – В тот день, когда познакомились, потому велела не приходить? Из-за жениха?