Я головой покачала. Голос хрипом по горлу прокатился, закашлялась, но ответила:
- Не было тогда у меня жениха. Утром еще не было, днем сваты пришли. Сговорили нас, меня не спросивши. Только толку что? Ты всё одно своих сватов не зашлешь.
- Да я бы заслал, - ответил горячо, а после отвернулся и усмехнулся невесело, - да отец их в дороге перехватит. А не в дороге, так потом всё сделает, чтобы помешать. Не допустит пресветлый, чтобы сын его на крестьянке женился. А если и допустит, то владыка не признает супружества нашего. А то и еще хуже…
Опустила я голову, сама всё знаю. А коли знаю…
- Вот и выходит, что жених мой, пусть и не любимый, но один только мужем мне стать может. – Обернулся ко мне Арн, взглянул упрямо. Подойти хотел, да я руку перед собой выставила и головой покачала: - Уходи, князь. Не судьба нам с тобой быть вместе. Тайных встреч боле не будет, ни к чему это, только душу травить. Ты забудь меня, и я тебя забуду.
- С женихом утешишься? – глаза от гнева опять небом грозовым обернулись.
- Пока с женихом, а там и с мужем.
- Значит, отказываешься от меня?
А что мне, горемычной, делать остается? Головой кивнула, больше воевать силы не было, иссякли все до капельки.
- Отказываешься?! – спросил, словно гром над головой громыхнул.
- Да, - прошептала и сама отвернулась.
Постоял со мной рядом, словно ждал чего-то, и ответил:
- Быть по сему. Счастья я вам уже желал, осталось подарок на свадьбу отправить. Сам для любимой выбирать буду. Ждите милостей княжеских. – Я взор на него испуганный вскинула. Заметил Арнард, усмехнулся: - Не бойся, зла не сделаю. Прощай, Эринка.
- Прощай, Арн…
Больше князь ждать не стал. Ушел к коню своему. А я стою, руки к груди прижавши, вслед смотрю. А в голове только мысль одна страшная – ушел, навсегда ушел. Разум шепчет, пусть идет, так правильно. Только сердце слушать не хочет. Застыло в груди куском льда. Как уедет князь, так и разобьется на осколочки. Не будет больше Эринки. Не нужна мне жизнь постылая, коли нет в ней глаз серых, коли нет улыбки лукавой, и рук нет ласковых. Нет Эринке места на свете белом без ее ненаглядного.
- Арн!
Обернулся он, а я руки к нему протягиваю. Хочу сделать, как надобно, а не могу. Совсем не могу! Глупая-глупая девка…
- Арн…
Стоит князь мой, не шелохнется, да сорвался с места вдруг, подошел снова, только вздохнуть успела. В глаза жадно заглянул да прижал к себе, что силы было, даже косточки хрустнули. Охнула, а сама шею его руками оплела, к груди прижалась и слез удержать не могу. Только не горе это, а счастье. Пусть и тайное, пусть и запретное, а мое. Мое!
- Что же будет теперь, любимый мой?
- Чтобы ни было, не отдам никому.
- Так ведь не дадут счастью нашему цветком пышным развернуться. Сгубят на корню, не помилуют.
- Найду выход. Не бойся, Эринушка, я тебя в обиду не дам.
- Ой, лихо горькое…
- Голубка моя нежная. Лиха беда начало, а там выберемся. Еще со смехом вспоминать будем. Веришь мне?
- Кому ж мне, как не тебе, ненаглядный, верить?
От слов друга милого сердце сладко ноет, ничего другого знать не хочет. Вот он, стоит рядом, мой весь до чуточки. От взора нежного душа поет, от рук горячих тело, будто снег по весне тает. В глаза его смотрю, опять колдовство чудится. Манит взгляд открытый, словно в омут затягивает, и не выберешься. Откуда только смелость взялась, сама к устам желанным потянулась. Князь мой глаза закрыл, улыбается, целовать себя позволяет. А мне от улыбки его так птицей взлететь в небо хочется. Крылья расправить, да на весь свет прокричать о любви своей выстраданной. Хорошо-то как…
- Голубка моя, - шепнул Арн, а тело девичье истомой сладкой отозвалось. Как не назовет, а всё мне мило да дорого.
В глаза его смотрю, и так слов заветных услышать хочется.
- Любишь ли? – спросила и замерла в ожидании.
- Больше жизни люблю, - отвечает друг сердечный.
Голову ему на грудь положила да вздохнула умильно. Вот она радость моя. И солнышко светить ярче стало, и птички звонче поют, мне хорошо, и всем радостно.