- Не ври, - говорит, - матери. Вижу я, как не валяешь. Уже зло берет от того, как притворяешься. И Тиль хорош, не хуже других-то будет. Любит тебя, а ты по что терзаешь парня? Усох уже, один глаза остались. У-у-у, бесстыжая.
Кулаком потрясла да к дверям подтолкнула. Обернулась я, взглядом обиженным на матушку поглядела да ничего не сказала, за дверь вышла. А саму так и гложет, так огнем внутри и жжет. Сама ведь страдала, когда замуж шла, знаю я. А батя мой, вон, какой красавец, да ведь тоже не по нраву был, упырь лопоухий любился. Да и что же это? Тиля, парня чужого жалеет, а дочь родную и не жалко ни капельки. Страдает кузнецов сын… А я не страдаю? Он-то по любви своей свататься шел, а меня никто не спросил, чего девке хочется. А коли мне его любовь, как камень могильный? Так ведь на грудь и давит, так и душит проклятущая. Вцепился клещом, кровь мою пьет, а врагом я стала. Ох, дай мне сил, Арида-заступница.
Так за калитку и выскочила. В груди злость огнем полыхает, мысли в голове нехорошие, на языке слова обидные крутятся, так их сказать Тилису и хочется. Обожгла взглядом его и прочь пошла, не оглядываясь. Коли надо чего, так догонит, а не догонит, и не так я ему и надобна. Иду-иду, а шагов не слыхать. Обернулась, да носом в грудь кузнецову уткнулась, словно о камень ударилась.
- У-у-у, - завыла я, за нос схватилась. – Медведь неповоротливый, чего крадешься?
- Не крадусь я, ненаглядная, - отвечает. – Это ты ежом сопишь, ничего не слышишь.
- И коли и ежом, то чего рядом не встанешь? Зачем за спиной таишься?
- Не таился, догнал только.
- А догонял зачем? Какая тебе во мне надобность?
Ох, и злая я. И мать отругала, ухо огнем горит, теперь еще и нос ушибла, а он стоит себе, улыбается. Так и взъярилась я на улыбку эту глядя.
- И чего, - говорю, - ты скалишься? Чего по пятам ходишь? Вот навязался, докучливый! Отстань от меня, другую себе найди, а мне тебя ненадобно.
Улыбка и стекла с лица Тиля, словно воск со свечи. Глаза сузил, ну чиста змей подколодный, взглядом тяжелым к земле придавил.
- Ненадобен, стало быть? – спрашивает, а сам ярится всё сильней. – Другую, говоришь? А не ты ли говорила, что готова со мной подружиться? Не ты ли милостивой быть ко мне обещала? Разве трогал я тебя, надоедал? Только и пришел поглядеть да словом перемолвится. За что ты меня так, Эринушка, словами злыми, словно обухом по голове приласкала? Виноват ли я в том, что нет мне без тебя мочи? Отвечай!
За локоть схватил, да только я вывернулась, отскочила подальше и сама зашипела гадиной ядовитой:
- Ответа ждешь, Тилис, сын кузнецов? Так вот тебе мой ответ. Не нужна мне любовь твоя, и ты сам ненадобен. Удавил уже взглядом жалостливым, словами душу изъел. Ну не люб ты мне, что я могу с этим сделать? Нашел бы уж другую, чтобы глядела ласково, а ты всё лбом в закрытые ворота бьешься.
Побелел вдруг жених мой, зубами скрипнул, да в один шаг нагнал. За локоть опять схватил и на себя дернул. Только пискнуть и успела, а он уж ручищами сжал, поднял над землей, словно былинку какую, и прочь с дороги потащил. Вырываюсь – не вырваться. Словами его гадкими называю, а будто не слышит. К себе прижал, рот ладонью закрыл, только ногами и болтаю, бью его, а словно не по ногам, а по стволам древесным луплю. Еще и ноженьки свои отбила, а Тилю всё равно.
Затащил за дом соседний, огляделся, чтоб свидетелей не было, и к дому деда Хавра потащил. Дед глухой, как пень, да слепой почти, хоть убивать у него под носом будут, не увидит. И забор у него поломанный, и пес такой же старый, вот и пролез сговоренный мой в сад запущенный, тут меня на ноги и поставил. Поставить-то поставил, а из рук не выпустил, и рта не освободил. Мычу, топаю, а толку чуть.
- Опять поменялась ты, ненаглядная, - говорит жених мой, а голос такой, будто зимой студеной повеяло. – Стало быть, вернулся дружок твой. Бегаешь к нему, иного не вижу. Кто он? Где ждет тебя? Найду, так и знай, даже если не скажешь. Не жить ему спокойно, Эринушка, вот тебе на том клятва моя. Кровью умоется, но узнает, как чужих невест смущать. Не нужна мне другая, тебя одну вижу, других девок будто и нет. А коли не поймет меня поскудник, так и вовсе возьму грех на душу. Коли жизнь тебе его дорога, то забудь о нем, моя ты. На том стоял и стоять буду. И слова тебе твои злые прощу, да ты и сама их более не скажешь. Хочешь, чтоб дружок твой живой остался, да не калекой ковылял, станешь со мной ласковой. Хочешь, ненавидь, да только время пройдет и свыкнешься. Поняла ли меня, ненаглядная? Кивни, я пойму.