Глядит на нее нянюшка, улыбается, налюбоваться не может, да всё нахваливает. Ох, и ладная девка, ох и справная. И ликом пригожа, и идет, будто лебедицею по волнам плывет, и статью удалась, и в руках все горит да спорится. Только вот в княгинях таких не бывает… Вздохнула украдкой женщина, да рукой махнула. Ничего, и княгиней быть научится, вроде не глупая. А то, что наивная, так ведь на то и молодость, чтоб шишек набить и мудрости житейской набраться. Сладится.
Только затемно удалось вырваться из дворца Арнарду. Примчался он к дому нянюшки, словно сокол быстрокрылый, истосковался князюшка.
- Эринка! Где ты, голубка моя нежная?! – крикнул он, а сам дому ищет, найти ненаглядной не может.
А нет жены любимой, с нянюшкой из дома вышли, за водой к колодцу городскому пошли. Сама не своя была Эринушка, мужа дожидаясь, вот и удумала Милолика, так няньку-то прозывали, из дома девку вывести, чтоб ветер вечерний охладил тревоги гостьи ее. Так ведь не знал того князь! Вот сердце-то его в груди вдруг и замерло. О предательстве подумал, в сестре родной усомнился. И страшно Арнарду, что не найдет уж Эринку свою, и злостью душа наполнилась. Хотел уж во дворец мчаться, ответа с Арники стребовать, да только за дверь шагнул, а тут уж и нянюшка с гостьей своей назад поспешают.
- Приехал он, сердцем чую, тетушка, - как услышал пресветлый голосок родной, так к стене спиной и привалился.
Глаза прикрыл да выдохнул с облегчением. И перед сестрой стыдно стало, что заподозрить ее в вероломстве посмел. Не подвела сестрица, слово сдержала, и нянюшка о княжеской невестке заботится, душа добрая. А главное, вот она, Эринушка, сама к дому спешит, милого друга сердцем почуяв.
- Ах, зачем ушли мы, тетушка? Неспокойно мне.
- Не волнуйся, дитятко, сейчас тревоги твои и проверим.
Вернулся в дом Арн, пока не приметили его. Дождался, пока дверь снова откроется, да жену свою в объятьях и сжал. Вскрикнула Эринка испуганно, нянюшка за топор схватилась, что в дверях стоял, да так и застыла, на пресветлого глядя.
- Никак князя своего порубить решили? – весело усмехнулся Арнард. – В печь бросишь? Так спалю я всё, такое пламя внутри меня горит. А съесть надумаешь, нянюшка, так вредный я, отравишься.
- Арн! – воскликнула Эринка, да сама на шею мужу бросилась. – Ненаглядный мой…
Отложила топор в сторону нянюшка, улыбнулась с умилением да тихонько к себе и ушла, молодых оставила. Не за чем тетке старой промеж них влезать с разговорами, сами справятся. А супруги-то ее ухода и не заметили. Глядят друг на друга, наглядеться не могут. Сплели объятья, будто срастись собрались, да поцелуем жарким обменялись. Вроде и готовила Эринка, мужа порадовать хотела, а до угощений дело-то и не дошло. До еды ли, когда голова дурманом счастливым полнится, когда тело молодое огнем горит, да жар так вокруг и расходится, того и гляди нянькин дом пламенем вспыхнет.
- Не обижу, Эринушка, доверься…
- Кому, как не тебе мне довериться, любимый мой?
Подхватил князь жену свою на руки да понес, куда указала. А как в комнатке оказались, так уж сдерживать себя и перестали. И не думала Эринка, что так сладко бывает. Как обнял ее Арн, так воском и растаяла, а целовать начал, так и вовсе дышать не смогла, душа замерла, восторгом наполнилась. А уж как на ложе взошли, так огнем до пепла сгорев, женщиной и обернулась. Хоть боязно было, а разве ж смогла упомнить себя самое, когда муж любимый в объятьях сжал.
А когда засыпала, к груди широкой щекой прижавшись, так на устах улыбка счастливая и застыла. Была девка, да вся вышла, теперь уж и вправду жена. Взял Арн жену свою за руку, пальцы сплел, руны брачные и засветились, союз их подтверждая. Улыбнулся князь, вздохнул радостно, да и уснул, Эринку к себе прижав. Быть им счастливыми, в это всей душой верилось.
Глава 11
Глава 11
Стоит дворец княжеский твердыней незыблемой, шпилями золотыми за облака цепляется. Ходит стража вокруг него и днем, и ночью, устали не знает. Велик дворец, глазом не охватить. Говорят, когда солнышко с одной стороны в окна заглядывает, с другой еще месяц да звезды хоровод водят. А еще говорят, что пресветлые в нем седмицами друг друга ищут, кричат, дозваться не могут. Зубоскалит народ, но по тихому. Прознают князья, на площади палач плетьми драть за язык длинный будет. Честь княжеская неприкосновенная.
Только ведь всему порядок свой есть. Где покои жилые, где хозяйственные кладовые, где прислужники обитают, а где и знать придворная. Всему место нашлось, и залы для танцев, и темницы для ослушников. Сверху песни хвалебные поют, снизу от боли стонут. Так и живут пресветлые князья, так и деды их жили, и прадеды. Всему свой уклад и обычай.