А во дворце жизнь своим чередом идет, не до досужей болтовни пресветлым, поважней дела найдутся. Вот и Арнард – князь молодой, к отцу идет не для веселья, старший князь за просто так призывать не будет. Идет Арнард, челом хмур, взглядом суровым перед собой смотрит, на поклоны кивком коротким отвечает, а то и не заметит вовсе.
- Думу, видать, тяжелую думает, - шепчется знать придворная.
- Изведет он себя заботами, - вздыхает молодуха, в шелка цвета траурного затянутая.
- А ты утешь, - шепчет вторая. – Давно уж на пресветлого заришься.
- Замолчи, - шипит первая, - услышит кто да князю донесет, что мысли праздные по дворцу ходят, пока его горе снедает, быть нам поротыми, как девкам простым.
- Суров наш пресветлый, на расправу скорый, - вздыхает вторая, да только не о молодом князе-то говорят, то старшего поминают.
Молодой князь, пока его горюшко не захлестнуло, ох, и улыбчив был, на язык боек. Да только не до шуток ему нынче, дела в княжестве темные творятся, заботы, будто из короба худого сыплются, только пригоршни подставляй. Забот-то море разливанное, да только за маской хмурой у пресветлого иными мыслями голова полнится. О доме нянькином Арнард думает, по жене молодой скучает, по голосу нежному, да по рукам ласковым. Так бы и бежал на край земли, голубку любимую с собой прихватив, да ведь разве ж сбежишь, коли беды да горести вотчину одолели? Вот и злится Арнард, что жена вдали да тайне от мужа живет. А кабы рядом была, то и сердцу спокойней и душе радостней.
Вздохнул кратко князюшка, головой бедовой тряхнул, от дум своих избавляясь, да к отцу в покои и вошел, слушать его готовый.
- Здравствуй, отец, - поклонился князю пресветлому.
- Виделись, - махает рукой отец. – Проходи, сын единственный, напротив садись, узнать хочу про следы душегуба поганого. Когда сыщешь его да ко мне на суд приведешь?
Подошел Арнард к креслу высокому, сел напротив отца, в глаза заглянул. А глаза у батюшки огоньком недобрым горят, в гневе князь, да злобу свою не показывает. Есть вина на сыне, он и не спорит. День за днем идут, а тайна так и не разгадана – кто враг княжеский, кто посмел на жизнь пресветлую покусится? Только ведь не простой то лиходей, простой бы со Стигнардом не сладил, дух-защитник у каждого в роду имеется. Он и на злодея укажет, что замыслил супротив сродника живого недоброе, и руку с мечом отведет, и по руке ударит, коли яд почует. Только нет вот Стигнарда, не сберег его дух-защитник, да и сам запропастился, на призыв не откликается.
- Что молчишь ты, Арнард? – вопросил князь старший строго. – Или ответить мне нечего?
- Ищу, отец, - отвечает сын его.
Глядит, а князь-то брови сдвинул, кулак сжал да по столу им и ударил.
- Ищешь?! Уж не в нянькином ли доме ты душегуба сыскать собрался, под подолом своей любовницы?! Знаю я, куда ты всё из дворца бегаешь, доложили мне о том, кого у Милолики таишь. Коль штаны горят, так в речку прыгни, глядишь, вода проточная жар остудит, а делу забавами своими мешать не смей! Коли снова туда пойдешь, сгною я девку порочную. Нет зазнобы, нет и помехи чести нашей.
Как услыхал Арнард, что отец сказал, так ликом-то и побелел. Страх ледяной рукой грудь сжал, пальцами когтистыми до боли в сердце впился. Только не за себя испугался князюшка, за голубку свою. Так и вьются над ней коршуны, так и норовят ударить, жизнь молодую погубить, с мужем верным разлучить навеки. Закипела кровь молодая, гневом наполнилась, по телу побежала, в голову ударила. Стало быть, батюшка к нему следящих приставил, сыну родному не доверился. А более недоверия за жену обида взяла, что девкой порочной назвали. Уже хотел Арнард отцу ответить, да вовремя опомнился, проглотил обиду, гнев задавил, в очи родительские взглянул прямо.
- Без меня и тела брата сыскать не могли, и по сей день лежал бы Стигнард в болоте, ежели бы я за дело не взялся. За что бранишь меня, князь пресветлый? За то, что служу тебе честью и правдой? За что угрозами пугаешь, или я враг тебе, а не сын родной? Сам знаешь, что не с вором простым брат связался. Кто он – одни боги ведают, а я не бог, отец. Я человек, и силы у меня человеческие. Девку, что у Милолики живет, не тронь, не помеха она нашему делу. Ежели тебе так спокойней, не пойду к ней, пока дела не сделаю, только зла ей не чини.
- Полюбилась, стало быть, девка, - усмехнулся князь. – Коли злодея мне сыщешь, не трону, спокоен будь, а ежели опять как пчела к цветку к дому нянькиному полетишь, я тот цветок под корень вырву. После услаждайся, с кем хочешь, покуда не женишься. А сейчас за смерть брата отомстить надобно – это дело первое из первых будет.