Глядит Эринка, притомился страж верный, с руки на руку поклажу перекидывает, да и устыдилась.
- Домой, - говорит, - идем.
А как к нянькиному дому подошли, смотрят, сам князь пресветлый из дверей выходит. Милолику за бок ущипнул, она рукой и замахала, по сторонам оглядываясь. Усмехнулся Олард да и обернулся, Эринку увидел. Поклонилась ему невестка, а как взгляд подняла, князь уж на коня стал усаживаться. А как в седло забрался, так и обернулся, снова долгим взглядом поглядел да поводья и тронул, ни с кем не прощаясь.
Милолика глаза от жилицы прячет, а видит Эринка блеск довольный, да румянец щеки теткины красит. Удивилась было княгиня, да вдруг и поняла, что за блеск в глазах Милоликиных. А от понимания сама и устыдилась да гневом наполнилась. Вот ведь охальник какой! Дома жена в горе своем сгорает, а он к княжеской няньке захаживает. А как Арника-то не появилась, так и тут Эринка понятием исполнилась. Видать, потому отец ей являться запретил, чтоб срама не угадала да матушке не донесла. Ох, ты ж лихо какое! И как про такое Арну-то сказать, чтоб сын с отцом не разругалися. Да и на Милолику довольную глядеть ей совестно. Промеж мужа с женой влезла.
А после подумала немножко, да и решила промолчать. За блуд на блудниках грех лежать будет, а она, Эринка промеж сродников склок разводить не станет, и к Милолике с поучениями не полезет. Кто она ей? Ни дочь, ни сестра – жилица временная. Под крышей совей приняла, приютила, правду от князя скрывать согласилась, воспитанникам своим помогая. Вот и выходит, что с добром к ней тетенька, а за добро злом платить ненадобно.
Решить-то решила, а Милолика сама о том разговор завела.
- Осуждаешь меня, Эринушка? Вижу, глазами недобро сверкаешь, думу дурную думаешь.
- Да что ты, тетенька? Мое ль то дело? Не дитя ты, сама знаешь, что делаешь.
- Одна я, дитятко, как перст одна. Нет у меня ни детей, ни мужа. Сыночек-то, что с грехом прижила, в младенчестве помер, молоко свое Арну с Арникой отдала, вскормила их, воспитала. А там и на отца их соблазнилась. Сама уж знаешь, каково это сладко бывает. А уж князь горяч, что огонь жжет, вот и сейчас не устояла. Он от скорби уставший, а я от постели холодной. Вот и согрели друг друга.
- Срамно мне о таком и слушать, тетенька, - вспыхнула Эринка да уши ладонями накрыла. – Не полезу я к тебе с поучением и судить за блуд не стану. И Арнарду слова не скажу, что отец его вытворяет. Только не говори ты мне слов постыдных, мне их слушать ненадобно.
- Так ведь знает Арн, что князь блудит с полюбовницами. Не первая я у него и не последняя. С женой-то давненько не ладится, только для порядку постелю только и делят. Не по любви женились, по выгоде, вот жизнь-то пыткой и обернулася. Не полюбилась княгиня Оларду, а он ей за норов горячий не по нраву пришелся. Но ты и впрямь про нас мужу не сказывай. Одно дело блудня чужая, другое – нянька, второй матерью ставшая.
- А про сына, что князь сказал?
- Нет вестей от Арнарда, сам пресветлый тревожится.
- Ох, лихо горькое…
- Не печалься, дитятко, как настанет срок, так сокол в гнездо и вернется.
Так тот день и закончили, а как день следующий солнце на небо выкатил, так уж о вчерашнем и не вспоминали, будто ничего и не было. Только всё одно думалось Эринке о судьбе превратностях. Ее вот батюшка по любви брал матушку, только любовь та была однобокой, несчастной быть обещала. Однако ж усмирил строптивицу, да неприязнь вспять повернул. Души в муже не чает матушка, во всем нахваливает да в пример ставит. Нет ее сердцу никого дороже мужа-охотника.
А у князей-то, вон, как выходит несчастливо. Детей троих прижили, а счастья не нашли. Не глядит на княгиню Олард пресветлый, да и ей он без надобности, для порядку живут, выходит. И как же так боги их соединить сумели, коли души обрядом связывают, да любовью сердца наполняют? Непонятно Эринке, как такое бывает. Не примут клятв ни Бавлин суровый, ни Арида-заступница, коли ладу в сердце нет, без благословения, видать, жрец пары связывает. Так бы и их с Тилисом связать могли, да только еще хуже сделали.