Так как в приведенных нами словах Цельса, составляющих простую передачу места из «Тимея», находятся такие выражения, в которых проводится мысль, что «Бог ничего смертного не сотворил, и только бессмертные существа составляют Его творение, между тем как все тленные существа суть уже деяния иных (богов): душа есть произведение Божие, но природа тела – иная, и в данном случае нет никакого различия между телом летучей мыши, червя или лягушки; ведь все они образованы из одинакового вещества, и их тленность одна и та же», – то мы желаем этот пункт подвергнуть хотя бы краткому обсуждению. Мы намерены показать, что Цельс здесь не выказывает прямо и определенно своих эпикурейских взглядов или, как это могут сказать, он как будто бы держится даже более здравых воззрений, или, еще вернее – он является эпикурейцем (Цельса) только по имени. Ввиду того, что ему заблагорассудилось высказать такие положения и стать таким образом в противоречие и пойти вразрез не только с нами, но и с воззрениями школы Зенона Циттейского, который пользуется у философов далеко не малым уважением, то он должен был бы доказать в то же время, что тела животных созданы не Богом и что столь великое искусство, которое обнаруживается в их создании, изошло не от высочайшего ума. И по вопросу о бесчисленных и разнообразных растениях, которые образованы невидимой, внутри себя действующей столь законосообразно силой и вызваны к бытию к немалой пользе для всех человеческих потребностей, и по вопросу о животных, которые существуют на служение людям, – хотя, впрочем, может быть указана еще и другая первопричина, почему они, собственно, вызваны к бытию, – то по всем этим вопросам он должен был бы представить не одни лишь голые положения, но указать также основания, почему же собственно не может быть допущена здесь какая-либо высшая разумность, которая наделила вещество растений всеми этими многими и разнообразными качествами. И коль скоро он однажды уже признал творцами всех телесных сущностей (низшие) божества и только душу признал произведением сущего Бога, коль скоро он таким образом разделил эти великие творческие акты и приписал их множеству творцов, то как же ему было не показать в этом случае при помощи убедительных и веских доводов эти самые различия между богами и не ответить нам на вопрос, почему же одни из богов создают и образовывают тела людей, а другие, к примеру сказать – тела домашних животных, третьи же – тела диких зверей? И если уж он нашел, что некоторые из богов заняты творением драконов, аспидов, василисков, а иные – творением всех родов растений и трав, то он должен был бы уяснить и показать нам причину подобного разделения труда. Если бы он подвергнул этот вопрос тщательному исследованию, то он, может быть, признал бы тогда бытие единого Бога, сотворившего все вещи и создавшего каждую из них для определенной цели и служения; или если бы он не пришел даже к этому знанию, то и тогда он нашел бы, однако, выход, как ему защититься и дать ответ против тех, которые утверждают, что для природы существ телесных безразлично, подвержена ли она тлению или нет, и что не может быть никакой бессмыслицы в признании того учения, что весь мир, состоящий из неподобных частей, есть дело единого строителя, который все многоразличные роды вещей расположил так, чтобы они служили на пользу Вселенной. Он, по крайней мере, не должен был бы совершенно устраняться от столь важного вопроса, хотя бы ему оказалось и не под силу доказать то, что обещался нам сообщить; он должен был совсем молчать о таком догмате, коль скоро, вменив нам в преступление простую веру, он сам не захотел, чтобы мы верили ему только на слово, хотя он и давал обещание в том, что представит со своей стороны не только голые положения, но даст и доказательства (их).
Я говорю: если бы Цельс потрудился и постарался прочесть, как он выражается, книги Моисея и пророков, то он естественно задал бы себе вопрос, почему же слова: Бог сотворил (Быт. 1.1, 7, 16, 21,27) употреблены и по отношению к небу и земле, и к тому, что именуется твердью, а также и по отношению к двум великим светилам и звездам и потом по отношению к великим китам и всякой душе животных пресмыкающихся, которых произвели вода, по роду их (Быт. 1.21), и по отношению ко всякому летающему (существу) в воздухе по (его) роду, и вслед за этим по отношению к скотам земли по роду (их) и ко всем домашним животным по роду (их) и ко всем (животным), пресмыкающимся по земле по роду их и, наконец, по отношению к человеку. Выражение: (Бог) сотворил (Быт. 1.27) в то же время не употреблено по отношению к прочим вещам; о свете, например, просто говорится только: стал свет (Быт. 1.3), а также в повествовании о том, что всякая вода над всем небом собралась в одно место, говорится только: и стало так (Быт. 1.9) Равным образом и по отношению к растениям земли Писание говорит: И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду и по подобию (ее), и дерево (плодовитое), приносящее плод, в котором семя его по роду его (на земле) (Быт. 1.12). И он (Цельс) мог бы узнать также и то, к кому относятся все эти обращения Бога, которые, по свидетельству Писания, выделяются до конца, чтобы обозначить все отдельные части мира, – относятся ли они к какому-либо одному или многим существам. И Цельс, конечно, с такой легкостью не стал бы обвинять тогда как неразумные и не имеющие никакого глубокого смысла те повествования, которые содержатся в этих книгах, написанных Моисеем, или – как мы лучше сказали бы – написанных Духом Святым, обитавшим в Моисее и наделившим его даром пророчества. Ведь он лучше Знал то, что есть, что будет и что было, – лучше, чем те прорицатели, которым приписывали поэты обладание таким знанием.
«Душа есть произведение Божие, природа же тела, напротив, другая; и в этом отношении между телом летучей мыши, червя или лягушки и телом человека нет никакой разницы; ибо материя, из которой они образованы, есть одна и та же и тленность в них одинаковая». Так гласит дальнейшее изречение Цельса. На это мы должны дать такой ответ. Коль скоро между телом летучей мыши, червя или лягушки и телом человека нет никакой разницы на том основании, что они образованы из одной материи, то тогда ясно и вытекает само собой, что эти тела ничем не отличаются и от солнца, и от месяца, и от звезд, и от неба, и вообще от всего прочего, что также может восприниматься только чувствами и у греков признается за божество. Ведь у всех телесных существ в основании лежит одна и та же материя. А эта последняя по своей природе бескачественна и без определенного вида и формы. Откуда же она, по Цельсу, должна получить свою качественную определенность – для меня так и остается неизвестным, так как Цельс все, подверженное тлению, совершенно не расположен считать произведением Божиим. Впрочем, Цельс, припертый к стене, здесь может быть, выражает намерение перескочить от Платона, выводящего душу как бы из какого-то сосуда, и найти себе пристанище у Аристотеля и перипатетиков, которые признают, что эфир есть сущность нематериальная и составляет пятую природу, созданную иначе, чем прочие четыре элемента. Но такому взгляду сильно противятся и платоники, и стоики. И мы со своей стороны, несмотря на презрительное отношение к нам со стороны Цельса, выскажемся против этого мнения, если от нас потребуют объяснить следующие слова пророка, который говорит: Они (небеса) погибнут, а Ты пребудешь; и все они, как риза, обветшают, и, как одежду, их переменишь их и изменятся; но Ты тот же и лета Твои не кончатся (Пс. 101.26,27,28). Этими замечаниями, впрочем, уже в достаточной степени ниспровергается утверждение Цельса, который говорит, что «душа есть произведение Божие, и что природа тела иная». Отсюда ясно следует, что между телом летучей мыши, червя или лягушки, с одной стороны, и телом эфирного существа, с другой стороны, все равно нет никакой разницы.