Представляешь, на Пасху можно наклеивать на них аппликации – жизнь
Иисуса в картинках и делать роспись. Какие аппликации? Наверное,
Гоша сильно пьян… И вот, Татка, мы с тобой чокаемся разноцветными страусиными яйцами – как думаешь, чье первое разобьется? И тут
Наташе предательски захотелось зареветь. Давай похристосуемся,
Татка, и все забудем.
– Сейчас не Пасха, – выговорила Наташа и икнула.
Гоша пристально взглянул на нее и молвил: подожди. И исчез.
Наташа выпила еще рюмку, потому что соседка нежданно ее узнала, после того, видно, как к ней подходил Гоша. Принялась нести обычную в таких случаях околесицу, мол, помнишь того, а помнишь этого, и потом брякнула бестактное ты была такая хорошенькая. А ты и тогда не была, хотела срезать ее Наташа, но промолчала; поднялась и нетвердо направилась в туалет.
Неожиданно Гоша перехватил ее, увлек на кухню, приговаривая:
нашел. Наташе представилось, что Гоша сейчас обнимет ее, как когда-то, на этой самой кухне, и поцелует, но вместо этого он вытащил из нагрудного кармана рубашки какую-то открытку. Вот, держи, здесь для тебя привет. И обратный адрес… И посмотрел на
Наташу насмешливо, как ей показалось.
Наташа протянула руку автоматически, взяла открытку, поражаясь: как мог Гоша все угадать? Не мог же он знать про Указ. Или мог, быть может, уже опубликовали? И, стыдясь, кивнула. Ну вот, оставь себе, сказал Гоша и еще раз заглянул ей в глаза – теперь, кажется, с некоторым даже сочувствием. И отвернулся, пошел к гостям.
Наташа посмотрела на лицевую сторону открытки – там был изображен кактус, обвитый, как рождественская елка, гирляндами лампочек. И подпись Merry Christmas. Перевернув открытку, Наташа узнала Валеркин почерк: четкий бисер, всякая буковка отдельно. Руки ее задрожали.
Она посмотрела на обратный адрес, написанный не как у нас, внизу, а сверху. Открытка была из Мексики. Наташа не поверила, попыталась разобрать дату на штемпеле, унимая дрожь, а то буквы так и прыгали.
Выходило, что открытка пришла не к нынешнему Рождеству, а к прошлогоднему. Может быть, Валерка был в это время в Мексике как турист, вот и послал… Но нет, обратный адрес был не отель, а город
Мехико. И начинался он c Valeriy Adamsky.
Наташа достала очки из сумки и пробежала глазами мелкий текст. После дежурных поздравлений и пожеланий, после какой-то только ее бывшим мужьям понятной хохмочки, смысл которой не дошел до Наташи, в открытке была приписка: “Если увидишь мою, передай привет из-под кактуса. Я часто Наташку вспоминаю. Даст Бог, еще свидимся. Думаю,
Бог даст, он же всемилостив”. Наташа как стояла, так и опустилась на табуретку. Выронила открытку: мою. Но опомнилась, быстренько подняла, сунула в сумочку.
Глава 12. Неужели ехать
Утром в квартире Наташа осталась одна – муж ушел на службу, девочки разбежались по учебам. И всю первую половину дня Наташа провела перед зеркалом. Грустно усмехнулась, когда услышала, как по телевизору какая-то певичка отвечала интервьюерше на вопрос о шейпинге и о тренажерах: иногда увидишь у себя изъяны, здесь лишнее и здесь лишнее… И Наташа вскользь подумала – не без раздражения,
– что редактор мог бы и поправить: изъяны – это не когда лишнее, а когда чего-то не хватает… И, разглядывая свое постаревшее лицо,
Наташа поняла, что она сейчас в критическом, последнем женском возрасте, когда еще сегодня все может случиться, а завтра уже будет поздно… Наташа достала заветную открытку, аккуратно переписала мексиканский адрес в записную книжку. Быть может, написать ему и он прилетит сам? Но эта мысль отчего-то не показалась Наташе удачной.
Чтобы отвлечься, она решила сделать маникюр и позвонила Зое.
Сосед-старик взял трубку, долго и неразборчиво ворчал, потом согласился Зою позвать. Наташа ждала несколько минут, пока подошла
Зоя. У той был голос, расползавшийся и слипшийся одновременно, и
Наташа поняла, что в таком состоянии Зоя никак не может быть ей полезна. Перебив Зою на полуслове, пожелав веселых праздников,
Наташа дала отбой.
Она решила прибраться и стала вытирать пыль, хотя пару дней назад была домработница и все было чисто. Тут новая мысль пришла Наташе в голову: не пойти ли ей к цыганке. Мысль была совсем бредовая, к тому же она понятия не имела, где, собственно, сейчас цыганку можно разыскать. Что-то такое она слышала от Женьки – та ездила куда-то за город к какой-то старухе, и та раскинула карты. Некий смысл, некая туманная надежда в этом были: а не перегадает ли эта новая столичная цыганка старую, свердловскую, и сразу все ляжет по-другому? Не прочтет ли, скажем, по картам – карты же не врут, должны знать! – что на самом деле живет Наташа правильно и хорошо, в согласии с судьбой, и что написаны ей на роду три мужа (средний гражданский) и что с третьим у нее будет крепкая семья, две дочери, и проживут они счастливо до старости и умрут в один день… И тут Наташу передернуло одновременно от возмущения и от жалости к себе. Как, вот в этой квартире, которую она никогда не любила и которую сама не сумела сделать уютной, на даче с восемью сотками газона и с гамаком, со своим полковником Володей – и до старости! И больше ничего не будет, только что помрут в один день – хорошенький приз… И Наташа вдруг поняла не без испуга, что к такому итогу она решительно не готова.
Сейчас должна была вернуться младшая из школы, и Наташа стала спешно собираться – она решила улизнуть, чтобы до вечера не встречаться с домашними. Она поехала в центр, на Ордынку. Но вместо салона красоты, куда хотела направиться за маникюром, Наташа неожиданно для самой себя оказалась в церкви. Наташа помнила ее название, потому что когда-то оно показалось ей загадочным и чуть смешным: церковь
Николы на Пыжах.
Здесь было тесно, душно от ладана, жарко от свечей и шуб. Шла служба. Наташа перекрестилась на образа – не двуперстно, конечно, а как положено. Наташа всегда считала, что для счастья нужно не так много: быть любимой и самой любить, теплый дом и интересная работа, те сережки, что она видела недавно в витрине ювелирного магазина, двадцать четвертый Каприз Паганини и природа. И капелька Бога… У атеистки Наташи образ Христа всегда лежал где-то на дне ее сердца, подчас шевелясь и вздрагивая. Евангельская история казалась ей прекрасной до слез: как бы там ни было, но тень Христа на кресте всегда падала на душу Наташи, потому что ее душа была христианкой.
Конечно, она не ходила ни к исповеди, ни к причастию, но иногда ставила свечки за упокой бабушки, за здоровье своих девочек… Она купила свеч, поставила и за то, и за другое – под образом
Богородицы. Неожиданно для самой себя поставила свечку и за здоровье
Валерки.
Выйдя из церкви, она дошла до метро и вдруг купила на лотке дорогой
Космополитен в целлофановой обертке. Она не читала этот журнал после одного случая: однажды притащила домой номер – кто-то дал на работе – с надписью на всю обложку Все о его оргазме. И решила больше не прикасаться к гадости. Но на кухне за чаем все же развернула, стала читать – не без смущения и досады. Не заметила, как вошла старшая дочь, заглянула через плечо. И сказала: мам, что ты читаешь, это ж для молодых девушек. И Наташа тогда с раздражением журнал захлопнула, только и могла сказать: иди заниматься… А теперь вот купила зачем-то – разве что из упрямства. И поняла, что она – поедет!
Когда Наташа на что-то решалась – достать билеты на концерт, устроить дочь в нужную школу, получить автомобильные права, – она сжималась пружинно, концентрировалась и мчалась, как на треке, и было ее не удержать. Вот так когда-то сорвались они с Валеркой к