В повышенном темпе проходило и ее обустройство в гостинице.
Называлась она Hotel Roosevelt, и здесь ее тоже уже ждали. Бой перехватил чемодан у шофера, метрдотель приветливо помахал рукой.
Наташа была засунута в лифт, потом проведена пустым коридором, дверь распахнулась, фавор, сеньора, она осталась одна.
Номер был несколько странным: он состоял из треугольников и округлостей, и в русском понимании в нем не было прямых углов. Было круглым зеркало, были округлыми светильники в форме раковин. Журчал кондиционер. Жалюзи были опущены, и было полутемно. На кровати, застеленной белоснежным покрывалом, лежали одинокая карамелька и сухой цветок. Наташа присела на краешек, потому что голова у нее кружилась: наверное, началась акклиматизация. Теперь она чувствовала одиночество и опустошенность. И в растерянности думала: куда теперь?
Глава 16. Неужели Мексика
В это было решительно невозможно поверить. Наташа только что сидела вот точно так на краю своей супружеской кровати в московском спальном районе Митино – на дорожку. Потом полковник подхватил ее чемодан, погрузил багаж и жену в машину и отвез драгоценный, как он успел ее заверить, груз в “Шереметьево-2”. Он дождался, пока она миновала таможню, помахал рукой и послал воздушный поцелуй. И у
Наташи возникло, вспомнила она сейчас, нехорошее чувство, будто супруг рад ее отбытию, уж больно он подлизывался к ней по дороге…
И вот теперь она – в Мексике? Сомнительность ее местопребывания усугублялась тем, что за окнами стояло то же самое утро, что было совсем недавно в Москве.
Что она знала об этой стране? Конквистадоры, сомбреро, индейцы в перьях, коррида, “Симона, ты не можешь так поступить”, мачо с длинными черными хвостами на затылках и с пистолетами, “молись, тебе осталось времени выпить последний глоток текилы”, песо, много-много голубей на площадях перед готическими соборами, знойные звуки гитары, верховный жрец Кетцалькоатль и пирамиды майя, “Луис, оставь меня, я еду рожать к маме”, басанова, три сотни сортов колючих кактусов, Рио-Гранде… Наташа вышла на балкон, чтобы поближе рассмотреть новую страну пребывания.
Окна ее номера выходили не на улицу, а во двор отеля. Сейчас двор пересекала немолодая женщина в бумазейном халате и тряпочных тапочках на босу ногу. В руке она несла красный пустой пластмассовый таз. Не была б женщина такой смуглой, с черными, лоснящимися под солнцем гладкими волосами, вполне могла бы сойти за подмосковную поселянку, только что прищепившую постиранное белье на веревку.
Сбоку грудились какие-то домики с трубами коммуникаций наружу.
В прогалах были видны другие, такие же. Слева Наташа обнаружила странную сцену: на открытой заасфальтированной площадке прилежно репетировали танцевальные движения с десяток трогательных девчушек в белоснежных пачках – молодые веточки, юные побеги. Руководила репетицией стройная дама в черном трико. Все происходило беззвучно, а, может быть, музыка была не слышна Наташе, тонула в звуках улицы, которые проникали и сюда. Девочки были того же возраста, что и ее младшенькая… Наташа вздохнула и ушла с балкона, опустила жалюзи и опять задумалась – как ей поступить.
Она развернула конфетку и сунула в рот. И решила, что не ляжет отдыхать, как собиралась. Все надо сделать немедленно, и нечего откладывать: Наташа боялась растерять решимость. Она положила липкую карамельку на тумбочку, сбросила одежду, оглядела себя в овальном зеркале. С удивлением увидела, что у нее как будто приподнялась грудь. Она с удовольствием пощупала ее – грудь была твердой и как будто подросла. Потом Наташа долго стояла под душем, с удовольствием использовав здешний шампунь в маленьком пакетике, а потом – целых три гостиничных белых махровых полотенца. Переоделась, накрасилась, так сказать, льготно, умеренно, по-дневному, как будто шла к себе в институт, – ей казалось неправильным наводить слишком явный марафет, чтобы, не дай Бог, Валерка не увидел, сколь торжественна для нее эта встреча. Проверила, на месте ли записная книжка и деньги, спустилась в холл. Портье приветливо помахал ей рукой, будто они были давно знакомы. Он улыбался самым энергичным способом, шевеля своими черными мексиканскими усами.
– Буэнос динас, сеньора, – сказал он.
– Хай, – сказала Наташа, как заправская американка – она ведь не знала, как его поприветствовать по-испански. – Ай нид э тэкси, плиз.
Энд чейндж долларс, плиз, сэр.
– Момент, сеньора, – откликнулся смуглый портье и выставил руки вперед растопыренными розовыми ладонями, будто успокаивал клиентку.
И взялся за трубку телефона.
Разменяв сто долларов – за них она получила солидную пачку желтых и фиолетовых мексиканских бумажек, курс был примерно один доллар к десяти песо, он значился на электронном табло рядом с электронными же часами, – Наташа присела в кресло в холле, рассеянно полистала какой-то испанский журнал с репортажами о серфинге в Акапулько.
Конечно, можно было бы попытаться позвонить Валерке по телефону – у них наверняка есть городская телефонная книга. Но нет, звонить она не будет. Она просто приедет. Возникнет, явится, предстанет. Так будет всего эффектнее… Наташе, разумеется, было томительно и страшно, но в душе царила странная легкость и зыбкость, – быть может, после выпитой в самолете текилы. И предвкушение необычайного.
– Тэкси вейт ю, сеньора! – крикнул из-за стойки портье.
– Сенкс, сэр, – отозвалась Наташа, чувствуя себя знатной дамой.
Иностранкой. И пошла по ковру, как по подиуму, к стеклянным дверям, и створки расступились перед ней.
Шофер уже держал нараспашку заднюю дверь такого же зеленого
“Фольксвагена”, что привез ее из аэропорта. Может быть, и шофер тот же? Наташа вгляделась. Нет, другой – этот, на удивление, был без усов. И отчего-то Наташа мельком подумала, что это недобрый знак.
Прежде чем влезть в салон автомобиля на заднее сидение, Наташа показала ему раскрытую книжку с адресом. Шофер изучал адрес довольно долго, потом очень внимательно поглядел Наташе в лицо.
– Колониа Дакторис, си? – спросил он.
Наташа не поняла, но сказала си, сеньор – на всякий случай.
– Эз каро, – сказал шофер. И прибавил по-испански какую-то фразу, но
Наташа ничего не поняла. Было ясно, что водитель не слишком обрадован ее заказом. Или просто в дурном расположении духа. Внутри машины Наташу неприятно удивило, что переднее сидение рядом с шофером было выворочено, а заднее – отделено от шофера решеткой. Не такси, а тюрьма какая-то.
Они покатили. Довольно быстро кончились высокие дома, пошли особняки за узорчатыми коваными оградами, оплетенными какими-то вьющимися растениями с розовыми цветочками. Но незаметно кончились и они, и постепенно облик города за окнами автомобиля принял какие-то чересчур театральные, на вкус Наташи, очертания. Как-то разом иссякла и полиняла краска на стенах зданий, сами дома скукожились и сделались меньше ростом. То и дело стали попадаться витрины, забитые фанерой или закрытые стальными жалюзи, тут и там красовались на облупленных стенах граффити и грубо нацарапанные надписи – те, что были по-английски, оказались, все как одна, непристойными; и не стало видно людей. Только груды мусора, обрывки тряпок, клочки бумаги, пустые банки из-под пепси на узких улицах… И город Мехико, показавшийся было Наташе нарядным, зеленым и веселым, стал напоминать декорации к английскому мюзиклу по “Оливеру Твисту”.