А с одного прекрасного дня Наташе и вовсе сравнивать стало очень даже сподручно: Валерка, будто заблудившись, в один прекрасный вечер пришел на чердак с бутылкой, а Гоша как ни в чем не бывало весело скомандовал: наливай! И потом: Татка, у нас там пожрать осталось?
И Валерка подхватил: накатывай. И они выпили, и похлопали друг друга по животам, глупо похохатывая.
Валерка стал бывать у них в мастерской что ни день. Порой, нализавшись, ухлестывал за бабами – Наташа сердилась. Он опять стал непременным другом дома, будто между ними троими ничего никогда и не было. Но, несмотря на то что был в этой симметрии для Наташи какой-то даже уют, она день за днем стала все больше раздражаться, особенно когда оба мужа принимались жарко спорить об искусстве и политике. Нет, чтобы сцепиться из-за нее, надавать один другому по морде!
К концу зимы, проведенной на чердаке, Наташа стала будто задыхаться, подчас выбегала по мокрым доскам, пугая крыс, которых уже научилась не бояться, стремглав преодолевала восемь этажей по обшарпанной, с крошащимися ступеньками, с рушащимися перилами лестнице, пока ни оказывалась на оттаявшем уже бульваре. Бухалась на лавочку и, отдышавшись, принималась думать.
По всему выходило, что она совсем заплутала и заблудилась и надо из всего этого выпутываться. Но она не знала – как. Она, вспоминая бабушку Стужину, думала о том, что ее все-таки учили относиться к жизни, как к ответственной задаче, как к обязанности человека. Как к необходимости ежедневно строить жизнь – мать так и говорила: ну, с этим-то жизнь не построишь. А ее молодые мужья как раз ничего не строили, хоть и закончили свои институты, один – медицинский, другой
– Суриковский, были каждый в своем деле умельцы. Но именно ответственности им и не хватало, все как-то тяп-ляп: – если так строить даже сарай, и то рано или поздно крыша может рухнуть на голову.
Отчего так – Наташа не знала, но был для нее в этом их богемстве, в стремлении жить табором, привкус саморазрушения. Она же к жизни относилась благоговейно, к любой жизни, и если б когда-нибудь ей пришла в голову мысль о самоубийстве, она содрогнулась бы, отшатнулась в ужасе и отвращении. И теперь Наташа недоумевала, как же она могла так долго все это терпеть. Наверное, при ее воспитании вся эта мужская необязательность ее и повлекла, этот плод ей оказался сладок с непривычки, ведь прежде такого в ее жизни никогда не было… И не будет, с твердостью говорила себе Наташа.
Той смутной весной она и повстречала своего лейтенанта. Своего будущего полковника.
Глава 9. Замужем
Теперь-то, спустя двадцать лет, ей было сладко поминать свои
безумные молодые годы. Стеснясь и хорохорясь перед самой собой, вспоминала, как приладилась наставлять рога обоим своим мужьям.
Впрочем, с грустной честностью констатировала Наташа, оба этого совершенно не замечали. А если бы и узнали, наверняка не придали бы должного значения. Хотя, быть может, и выгнали бы с чердака. В конце концов от девиц, желающих похозяйничать в богемной мастерской, где обретались молодые и щедрые, веселые мужчины, в те годы отбою не было.
Однако дело сложилось само собой. Со старшим лейтенантом Владимиром
Брезгиным Наташа познакомилась, как это ни смешно, в Ленинской библиотеке. Дело в том, что, хоть и жила она жизнью нервной, диковатой и разбросанной, однако все ж таки ухитрилась за это время получить диплом, сдать кандидатский минимум и проскочить в аспирантуру к своему же кафедральному руководителю. А старший лейтенант Брезгин, слушатель Военно-инженерной академии, как оказалось, не довольствовался имеющейся в его учебном заведении специальной литературой, самообразовывался, расширяя свой кругозор, вплоть до чтения Камю. Вот так они и встретились впервые взглядами – в читальном зале, каждый со своей настольной лампой зеленого стекла.
У молодого офицера были, что называется, открытое лицо и добрые глаза. И это – не фигура речи: старший лейтенант Брезгин, действительно, был и добр, и романтичен. И несмотря на молодость очевидно основателен – что-то от покойного отца померещилось в нем
Наташе. Наличие иерархии ценностей, как принято было говорить на университетских семинарах в те годы: ведь это было, когда Андреев читал про сюрреалистов, а Мамардашвили – о Прусте. Наташа кое-какие лекции посещала, конспектировала, но понимала мало.
Их роман был ясен до геометричности, как советская лирическая комедия: прогулки по весенним лужам, цветы при свидании у памятника, робкие пожимания рук в темном зале кинотеатра Россия, поцелуи на лавочке в парке недалеко от университетского общежития, импрессионисты в Пушкинском, конечно, первое приглашение будущего полковника в гости и знакомство с целомудренной Полиной; некоторое ускорение по части расстегивания кофточки и проникновения под подол на той же лавочке, взаимное признание в любви – сперва он, потом она
я тебя тоже; помолвка в кругу слушателей Академии – Полина и
Женька были приглашены, разбитная Верка, разумеется, нет; первое робкое соитие – через два с лишним месяца после знакомства – в его коммунальной комнате,- лейтенант Брезгин подгадал, чтобы в квартире не было соседа; поездка к его маме в Расторгуево, холодец; перелет в
Свердловск к ее маме, домашние пельмени; свадьба с фатой в ресторане гостиницы Университетская – в одном комплексе с Балатоном, где некогда давали виски Клаб-99 ; первая беременность – при
Валеркиной хватке ни разу от него не залетела, и от Гоши отчего-то не беременела, начала даже волноваться, ходила к врачу, сказали, что у нее все в полном порядке. И выяснилось – да, действительно, в полном…
Так и прожили два десятка лет: первые роды, капитан научился гладить пеленки, подкапливали на то да се, защита кандидатской, банкет в той же Университетской; запомнился праздник: когда получил майора, купил Наташе кухонный комбайн (ГДР); первый цветной телевизор, цветной в том смысле, что фиолетовый с зеленым,- Рубин; машину
Жигули третьей модели выбирали полгода – все ходили с заветной открыткой, но нужного цвета не было; отдельная квартира – сразу двухкомнатная, и это нужно повторить: отдельная квартира; вторая беременность; доцентура; гарнитур дорогой, красивый – сережки и колье; пылесос Сименс и стиральная машина Бош; дали подполковника и земельный участок восемь соток; Ауди, дачка, клубнику сажать не стали – газон; первое пересечение границы -
Турция по туру, ничего особенного; переезд в трехкомнатную в Митино
– кругом лес да поля, метро нет, потому – подержанный
Жигуль-семерка для Наташи, в семье стало две машины; гарнитуры на кухню и в спальню (Италия), гамак на дачу, телевизор и видеомагнитофон Сони; гараж кооперативный в трех остановках на троллейбусе; мойка с сушилкой, ванна с крошкой – под мрамор; застеклили лоджию, кресло-качалка и ложный камин; ковры в комиссионку – у младшенькой аллергия, а паркет еще при заселении отциклевали; из духовного: театр раз в месяц – Таганка, запомнилась премьера Мастера, острота Володи с понтом Пилат – смеялась, хоть и не показалось остроумным, это еще когда жили в двухкомнатной; импрессионисты по старой памяти – но теперь уже пост; подписка на
Новый мир; когда Володя прочел Котлован, ходил мрачный – пробрало, но ГУЛАГ читать отказался, из Красного колеса -
Август, жалел генерала Самсонова; по видео – Дневная красавица,