Он сделал большой круг по двору, где уже было пусто, чтобы другие рабочие и директор не видели его опоздания. Он прокрался вдоль высокого ограждения за мастерскими и бараками и, остановившись на переходе между объектами, выглянул, чтобы проверить, свободна ли дорога. Марио запыхался, свежая футболка пропиталась потом, а на кожаных ботинках осела белая цементная пыль. Он прислонился к задней стене раздевалки, прислушался, есть ли в ней еще кто-нибудь, но там было пусто и наверняка закрыто, рабочие были уже внизу, в доках. Он посмотрел на часы: опаздывал почти на четверть часа, теперь директор уже был внизу, хотя, может быть, он задержался у шлагбаума или с ним заговорил кто-то из инженеров. Марио побежал, не останавливаясь, вдоль ограждения на другой конец завода и потом сломя голову спустился к докам.
Было жарко, его охватило желание раздеться и прыгнуть в море, хотя это было бы грубым нарушением рабочей дисциплины: купание было строжайше запрещено, и Марио сейчас не мог себе этого позволить, он и так уже опоздал, да еще надеялся на отпуск.
Когда он добрался до своего крана, у него отлегло от сердца, он почувствовал себя так, как будто его спасли из морской пучины. Никого нигде не было. Наверное, все работают, подумал он и посмотрел наверх, на кабину, висевшую под синим небом, улыбнулся и начал быстро подниматься. Только здесь, наверху, он, наконец, почувствовал себя нужным и в полной безопасности. Несмотря на адскую жару, которая сжимала его в тяжелых объятьях, на длинный рабочий день и долгие часы одиночества наверху, работу свою Марио любил. Каким-то странным образом, как именно, он пока не мог описать, он был влюблен в вид, открывавшийся ему с высоты. Сегодня, после страстной и бессонной ночи, он был еще прекраснее.
Марио сел на нагретое сиденье и закрылся в своей стеклянной клетке под самым небом, снял потную футболку и положил сушиться на окно, снял также ботинки и босой ногой нажал на педали, чтобы тяжелая, высоченная машина сдвинулась с места. Длинная рука крана, на конце которой висел крюк, медленно поворачивалась к морю. Он ехал с закрытыми глазами, потому что знал, где надо остановить кран. Когда тот остановился, он открыл глаза. В кабину ворвался ослепляющий свет, льющийся с неба и преломляющийся над морем. Теперь он был ослеплен и видел лишь черные контуры островов на горизонте, перемещавшиеся по сверкающей поверхности. Способность видеть медленно восстанавливалась, постепенно приходили цвета, синий, белый и, наконец, зеленый. Больше никто теперь не видел корабля, медленно плывущего к черте, разделявшей небо и море вдали. Когда он снова привел кран в движение, так что длинная тень сползла вниз через бетонную площадку, он подумал о той, которая обещала ему завтра.
Заводской гудок раздался ровно в полдесятого. Резкий звук, разлетевшийся по заливу, поднял Марио. Все утро он работал, кружил на своей башне. Мыслями он был далеко. Казалось, когда он не думает о работе, время бежит быстрее. Площадка внизу была почти пуста, рабочие попрятались за бараками, в редких заплатах тени, тихо разворачивали свертки с холодной закуской. Обычно они ели белый хлеб и рыбу, оставшуюся от ужина. Вина на судоремонтном заводе не пили уже давно — в отношении этого правила также были определенными. Потом рабочие закурят сигареты и тайком перебросятся в карты. Проигравший платит за выпивку по дороге домой. Марио редко присоединялся к ним, обычно он быстро съедал немного сыра с хлебом и ложился в тень. Солнце наверху слишком изнуряло его. Только сейчас, обувая ботинки и надевая футболку, он вспомнил, что сегодня остался без еды. Он пошел на работу, не зайдя домой, где наверняка ждал его сверток. Но сейчас он думал не об этом.
Зная, что это будет серьезным нарушением рабочей дисциплины, он твердо решил, что «на несколько минут», так он сказал себе, улизнет с завода. Прячась, Марио выскочил с территории завода через мол, где не было ограждений. Он знал, что за проходной наверняка найдет велосипед кого-нибудь из рабочих, потом погонит в горы и через несколько минут уже будет в деревне на другой стороне острова.