— …Выходит, что перед вылетом, — продолжает Михаил Никифорович, — надо тщательно проверить работу мотора, наличие бензина и масла в баках. Своими руками, — Ефимов протянул широкие ладони, — убедиться в прочности крепления рулей…
Земитан слушает внимательно, переводя круглые глаза на каждую деталь, которую показывает Ефимов. Изредка просит летчика повторить объяснение. И Михаил Никифорович охотно и спокойно выполняет его просьбу. Так мы обходим весь «Фарман-4».
Теперь Земитан садится на место ученика. Ефимов занимает переднее сиденье. Кратко объясняет, как держаться за ручку управления, как запускать мотор. Четко перечисляет все элементы предстоящего полета. Мне кажется, что он говорит чуть громче, чтобы слышал и я. Как Михаил Никифорович догадался, что я мечтаю о полетах, — мне неизвестно.
Потом я выполняю обязанности того солдата в замасленной гимнастерке, который рывком проворачивал пропеллер в самый первый день моего пребывания в школе. Теперь я тоже в пятнах касторового масла, которое идет для смазки «Гнома». Да, теперь я механик и самостоятельно выпускаю в полет самого Михаила Ефимова! Если бы полгода назад, когда я работал в депо, мне кто-нибудь предсказал нечто подобное, ни за что бы не поверил.
Мотор запущен. «Фарман» начинает разбег. Вновь вижу между крыльями фигуры Ефимова и его ученика. Но как дороги они мне сейчас! Ведь это я готовил самолет, я отвечаю за жизнь двух людей. Теперь навсегда мне понятен и близок механик — человек, оставшийся на земле, но незримо участвующий в полете.
Вот уже бегу к «фарману» — он приземлился. Вижу оживленное лицо Ивана Яковлевича Земитана, его сияющие от радости глаза: он уже полетал. Слышу, как спокойно, толково Михаил Никифорович теперь, после полета, вновь объясняет все действия по управлению летательным аппаратом.
Следует ли говорить, что сама мысль — он учится у Ефимова — укрепляла у Земитана уверенность в своих силах. Все в школе знали, что этот летчик с мировым именем является и прекрасным учителем, чутким, но требовательным инструктором.
Будет буря
В июле 1911 года Иван Яковлевич Земитан отлично сдал экзамен на звание военного летчика. Теперь в качестве инструктора учил летать других. Слушая его объяснения, я как бы вновь проходил класс «профессора» Ефимова: Земитан ведь только повторял курс своего наставника. Занятый офицерами, штабс-капитан долго не мог уделить мне внимания. Наконец в июле состоялся первый провозной полет. Я увидел землю сверху. Почувствовал плавный ход ручки управления и педалей. Узнал легкий приветственный толчок, которым земля встречает возвращающийся с неба самолет.
Земитан дал мне примерно пять провозных полетов. Я вел машину довольно уверенно. Но инструктор не мог выпустить меня самостоятельно: раньше должны были вылететь офицеры. Даже провозные круги мне давали, когда болтанка, обычная в пору жаркого лета, усиливалась и офицеры летать прекращали. Думаю, что постоянные полеты в таких условиях принесли мне немалую пользу: приучили к «рему» и сильному ветру при взлете и посадке.
Я приходил на аэродром часа на два раньше офицеров, выводил «фарман» на старт. Обслуживал полеты других, а когда они уходили отдыхать, летал. Затем увозил самолет в ангар. Но у меня было важное преимущество перед другими учениками Земитана: сам готовил машину, знал все ее особенности, верил в нее, как в себя.
В общем, я был доволен. Считал себя наполовину уже летчиком. Мечтал о больших полетах…
В один из дней я бежал по аэродрому с оцинкованным баком в руках. Нужно было до начала полетов дозаправить самолет касторовым маслом. Смотрю — Михаил Никифорович Ефимов с двумя учениками-офицерами уже идет к своему аэроплану. Я на ходу приложил руку к бескозырке. В ответ Ефимов кивнул головой и крикнул:
— Доброе утро, коллега!
Я видел, как спутники Михаила Никифоровича заулыбались, полагая, что знаменитый летчик в шутку назвал «коллегой» чумазого солдата. Они ведь не знали, что Ефимов как-то интересовался, кем я работал до армии. Узнав, что я был железнодорожником, весело сказал:
— Выходит, мы с вами коллеги. Я тоже когда-то работал в Одесском отделении Юго-Западной железной дороги…
Вот с тех пор он иногда и называл меня коллегой…
Я уже приближался к своему самолету. Вдруг со стороны послышался окрик:
— Эй ты! Остановись…
Подумав, что это относится к кому-то другому, я продолжал идти.
— Скотина! Стой, кому говорю! — послышалось опять.
Я оглянулся. За мной бежал высокий офицер. Поставив бак на землю, я подошел к нему строевым шагом. Лицо кавалерийского офицера покрылось от гнева лиловыми пятнами.