Председатель ревкома сказал мне:
— Во-первых, поймите до конца: все, что мы делаем, — только для народа. Главная ваша задача — сохранить аэропланы и техническое имущество. Полагаю, что все еще ох как потребуется… Группе не покидать фронта, быть готовыми к бою: вопреки перемирию, немцы могут двинуться вперед…
Возвращаясь назад, я невольно поглядывал на свою потертую в полетах планшетку. В ней лежали два маленьких листка бумаги, каждый из которых обладает взрывной силой, гораздо большей, чем любая авиабомба… На листочках отпечатаны декрет о мире и декрет о земле, подписанные Лениным.
Невольно я вспоминал только что услышанный девиз революции: «Все, что мы делаем, — только для народа»…
Нет призвания более высокого и чистого. Вот оно, Иван, начало исполнения твоей давней мечты!
…«Ньюпор» вздрагивает, покачиваясь с крыла на крыло. Будто лечу по невидимым воздушным кочкам. Знаю, побалтывает оттого, что вплотную надо мной — хоть рукой бери — серая вата облаков. А под ними всегда сильные потоки, вот и трясет. Но снизиться боюсь: прямо под самолетом линия фронта. Здесь нас часто встречали вражеские истребители, открывала свирепый огонь немецкая артиллерия. Бросаю взгляд на гашетку пулемета — он на всякий случай готов к бою.
Вот они, внизу слева, германские позиции. Глаза машинально отмечают орудия, пулеметные гнезда, движение транспорта по дорогам. Хоть сейчас же заноси на карту. Но теперь это, кажется, не нужно делать. Справа волнистые линии наших укреплений, крапинки блиндажей, зигзаги ходов сообщения. Ничейная полоска опутана паутиной колючей проволоки, продырявлена воронками. Слева и справа, как незажившие раны, тянутся окопы. Земля искромсана людьми, три долгих года убивавшими друг друга. Я лечу к ним от имени революции.
Немцы огня не открывают. Наверное, настороженно ждут. Я начинаю пологое снижение. Вижу, что летящий позади самолет Никольского тоже теряет высоту.
Пара: внизу начинается указанный участок фронта. Из мешка для авиабомб одну за другой достаю легко стянутые пачки листовок. Швыряю их за борт. Направо и налево. Вижу, пачки тут же лопаются и листовки летят вниз, словно стайки бабочек.
Оглядываюсь — за «ньюпором» Никольского тоже стелется длинная белоснежная дорожка из листовок. И там, на немецкой стороне, появились фигурки людей. Смотрю вниз вправо — наши выбегают. Видно, как светлые точечки листков растворяются в серой солдатской толпе.
Я знаю, какие слова крупным шрифтом отпечатаны на тысячах четвертушек газетной бумаги. Это огненные слова Ленина, революции: мир, свобода, равенство, братство. Декрет о мире предлагает прекратить кровопролитие всем воюющим странам. Вижу, как слева внизу затрепетало на ветру несколько белых флажков. А справа над одним блиндажом вспыхнуло, зардело красное полотнище.
Мешок из-под авиабомб пуст. Кидаю на землю последние пачки, лежавшие на полу кабины. Перекладываю «ньюпор» с крыла на крыло. Ведомый самолет отвечает мне тем: же. Значит, Никольский тоже сбросил все. Разворачиваемся на Луцк, летим на аэродром. Там уже приготовлен очередной заряд листовок для других участков фронта.
Так по заданию ревкома армии мы летали два дня подряд, выполняя роль воздушных агитаторов. То же делали и летчики 8-го авиаотряда. Всего сбросили около шестисот килограммов листовок. Это были мои последние полеты в мировой войне и первые по приказу Советской власти…
В первые, самые трудные часы существования Советского государства в далеком Петрограде помнили об авиации. Ревком Особой армии получил и передал нам распоряжение: один авиационный отряд направить в Москву. Подчеркивалось, что организационно он по-прежнему остается в составе авиагруппы и только на время вызывается для выполнения отдельных задач. Жалко было, что единая боевая часть дробится. Однако все в группе понимали: летчики Советской власти нужны…
Ураган революции ломал старую жизнь. Очищал города и далекие деревни, заводы и воинские части. Докатывался и до отдельных семей. Октябрь окрылял честных, идущих вперед. Отметал в сторону открытых врагов.
Верно, разобраться в происходящем было не так-то просто. Старое, привычное кажется незыблемым. Новое пугает необычностью: а вдруг промчится за какие-нибудь два-три месяца? А потом расплачивайся… Потому-то некоторые предпочитают отсидеться в холодке. Находятся и такие: пользуясь моментом, рвут, тащат все, что попадает под руку.